Одержимые (сборник)

— Дельфы — это древний город, — от 1200 л. до Р. X. и сидела на большом треножнике и прорицала. Однажды, когда царь Крез послал в Дельфы своих послов…

Готов пари держать, что он мог бы добрых полчаса рассказывать тебе о Дельфах. И о Пифоне, о храме Аполлона, о Кастальском Источнике и о скале Федриады, с которой свергали богохульников.

Мало того, он процитирует тебе также изречения в храме и с полдюжины прорицаний Пифии.

И это в наше время, более двух тысяч лет спустя!

Есть ли на свете другое столь знаменитое место?

Поэта звали Корета, а слушатели назвали его лжецом.

Но пусть они его назвали лжецом — его поэзия была сильнее правды атлета.

Поэт победил. Гиркана первого свергли со скалы, две недели спустя. Безобразную истину разбили, чтобы оживить мечту певца.

Но теперь долой прекрасное покрывало! Вот голая, жалкая истина:

— Дамасипп! — сказал старый верховный жрец другому жрецу Аполлона после того, как он благополучно вывел Корета из шумящей толпы. — Дамасипп, созови всех жрецов и старейших города в эту же ночь в храм бога.

Все собрались в назначенном месте, и жрец убеждал каждого по очереди:

— Никогда еще на долю города не выпадало такого счастья, о, мужи, как песня Корета. Пусть это тысячу раз будет безумным сном вдохновенного поэта. Мы сделаем из этого правду! Мы все должны поверить этому, и горе тому, кто будет сомневаться! Мы поверим, Фокида поверит, вся Эллада поверит и весь мир! Дельфы станут пупом земли, город этот станет священным! У нас воздвигнут храмы и святыни. Жрецы Дельфов будут первыми в мире!

— Разве нас касаются ваши дела? — воскликнул купец Архимен.

— Но разве эти дела и не ваши также? Сюда будут тысячами стекаться чужеземцы и не с пустыми руками! Вы будете жить во дворцах и держать рабов, как самые богатые афиняне! Счастье улыбается вам, вам стоит только протянуть за ним руки! И чтобы положить этому начало, я заявляю, что твердо верю в правоту того, что нам рассказывал пастух! — Я верю, как и ты! — воскликнул Дамасипп.

— И я также! И я! И я!

— Все мы верим!

И Дельфы поверили этому, и Фокида, и Эллада, и весь мир.

Таким образом, нечто великое создали два человека: вдохновенный пастух и хитрый жрец.

Но, конечно, был еще один человек, который этому не поверил, еще один, кроме упорного Гиркана, который, как богохульник, был свергнут со скалы Федриады.

Был еще один: поэт Корета. Правда, он ничего не говорил, но ведь он мог заговорить. Он действительно представлял собою некоторое неудобство.

Однажды утром его нашли на улице мертвым; между его лопатками торчал нож жреца.

Но кровь хороша, чтобы удобрить почву, на которой должны собирать жатву жрец и купец!

Дюссельдорф. Январь. 1901

Ужасы. Необычайные истории

Соус из томатов

Кто вдаль пускался от угла родного,

Тот видел то, о чем и не мечтал,

А дома за лжеца слывет пустого,

Коль на беду, что видел, рассказал.

Повсюду нрава глупый люд такого:

Не верит, коль рукой не осязал.

(Apiocto, "Неистовый Роланд". Песнь седьмая, 1)

В первый раз это было пять недель тому назад, во время боя быков тогда именно, когда черный бык из Миуры проткнул руку маленькому Квинито.

В ближайшее воскресенье - снова. В следующее - тоже... Я встречал его на каждой корриде. Я сидел внизу, впереди, в первом ряду, чтобы делать фотографические снимки. Его абонементное место было рядом с моим. Маленький человек в круглой шапочке и черном сюртуке, какие носят английские священники. Бледный, безбородый, золотые очки на носу. И еще особенность: его глаза были без ресниц.

Я сразу обратил на него внимание. Когда первый бык поднял на рога гнедого клеппера и длинный пикадор неуклюже свалился на землю, когда жалкая кляча тяжело взметнулась разорванным телом и запуталась ногами в собственных окровавленных внутренностях, которые низко свешивались и тащились по песку, - тогда я услышал около себя легкий вздох, но какой вздох!.. Удовлетворения!

Мы целое послеполудня сидели рядом, но не обмолвились ни единым словом. Красивая игра бандерильеросов интересовала его мало. Но когда тореадор вонзал быку в затылок свой клинок, так что рукоятка возвышалась над мощными рогами, словно крест, он схватывался руками за барьер и весь вытягивался вперед. Самое важное для него было garrocha. Если у лошади из груди била струя крови в руку толщиной или чуло давал смертельно раненному животному последний удар в мозг своим коротким кинжалом, если, наконец, бешеный бык кромсал на арене лошадиный труп и рылся рогами в его внутренностях - в такие моменты этот человек медленно потирал себе руки.

Однажды я спросил его:

- Вы, должно быть, горячий поклонник боя быков? Un afficonado?

Он кивнул, но не промолвил ни слова. Ему не хотелось отвлекаться от созерцания.