Мы сидим с Кириллом в моей любимой кофейне, и я с наслаждением поглощаю свежее пирожное. Брат с недоверием смотрит, как исчезают одно за другим лакомства, а я только жмурюсь от удовольствия.
Сама замечаю, что стала лопать сладкое, но ничего с собой поделать не могу. Видимо, так сказывается расслабление после стольких недель стресса.
В семейной жизни наступает если не идиллия, то покой, и Гордей оттаивает, а я с удовольствием провожу с ним время, когда он не занят работой. Я наслаждаюсь каждым его поцелуем и каждым объятием. Гордей чаще улыбается и с удовольствием проводит со мной время. И от этого внутри парят бабочки. Видимо, я против воли все же влюбляюсь в этого неприступного мужчину.
И сейчас, сидя напротив Кирилла, я слушаю, как он рассказывает о поезде, а сама вспоминаю прошедшую ночь и прячу лицо за огромной кружкой горячего шоколада.
Кирилл замолкает на полуслове и пристально смотрит на меня.
– У тебя все хорошо, мелкая?
Глоток шоколада застревает в горле, и я закашливаюсь.
– Что ты имеешь в виду? – хлопаю себя по груди и удивленно смотрю на брата.
Он окидывает меня голубым взглядом. Мы всегда с ним смеемся: что один глаз у меня от мамы, а второй от папы. Только с братом я могу спокойно реагировать на этот недостаток. Киру в этом плане повезло больше, у него мамины глаза. Такие же добрые и участливые.
– Ты никогда не лопала столько сладкого. Или что, вышла замуж – теперь можно и кабанеть? – скептично выгибает бровь.
Я хватаю салфетку, комкаю ее и не задумываясь швыряю в ухмыляющуюся рожицу старшего брата.
– Просто хочу побаловать себя.
– Пожирая пятое пирожное и запивая его третьим стаканом шоколада? У тебя ничего не слипнется, сестричка?
– Ой, все, – возмущенно выдыхаю я и показательно отворачиваюсь под смешок.
Кириллу кто-то звонит, и он, извинившись, выходит на улицу. Я прекрасно вижу его через огромные окна. Он с кем-то спорит, хмурится, и вижу по его напряженной фигуре, что он что-то требует.
Переключаю взгляд на небольшое помещение кофейни и замечаю, как к нашему столику идет незнакомый парень.
Внутри скручивается плохое предчувствие, смотрю на брата словно в поисках поддержки, но он все еще говорит по телефону и не обращает внимания на то, что происходит внутри.
– Вы Александра? – тихий голос прорезает слух, и я вздрагиваю.
– Д-да, – почему-то запинаюсь, хотя парень просто стоит и смотрит на меня немигающим взглядом.
– Значит, это вам, – кладет конверт передо мной и скрывается из виду.
Я даже не успеваю ничего спросить. Он словно растворяется. Неуверенно беру в руки конверт и кручу его. В этот момент возвращается Кирилл, и я незаметно засовываю конверт в рюкзак.
– Блин, Сашуль, мне ехать надо. Давай я тебя докину до дома?– извиняющийся тон пронимает внутренности.
– Я тут еще побуду, Гордей заберет. Не волнуйся.
Брат какое-то время внимательно смотрит в мое лицо, на которое я старательно натягиваю улыбку. Хоть уже не терпится сунуть нос в тот самый конверт. Но не делать же этого при Кирилле.
– Точно?
Киваю с уверенностью, которую на самом деле не ощущаю.
– Ну смотри, – он наклоняется, быстро целует щеку и ерошит прическу, – не слопай тут все.
Я только возмущенно откидываю его пятерню, и он с громким смехом ретируется.
Снова достаю конверт и смотрю на него, словно на смертельно опасную гадюку. Внутренний голос вопит, что не стоит открывать. Просто выбросить и послать все к черту. Что это еще за тайны?
Но руки против воли надрывают одну сторону, и я достаю сложенную газету и фотографии.
Изучаю снимки. Их всего три. При виде людей, запечатленных на них, в груди становится тесно. Сердце разбухает и грозится лопнуть, дыхание затрудняется и вырывается прерывистыми толчками. Перед глазами мутнеет, и мне приходится прикрыть их, сделать вдох. Попробовать его сделать.
Выходит паршиво.
Да и вообще, кажется, что все происходит во сне.
Непослушными пальцами с третьей попытки удается развернуть газету. Заголовок статьи бьет наотмашь:
«Бизнесмену Гордею Бессмертному стало мало жены?»
Слышу громкий хруст и звук разлетающегося стекла. Неужели сердце все же не выдержало? Тогда почему я все еще дышу?
Дрожащей рукой провожу по щеке и с удивлением обнаруживаю на кончиках пальцев влагу. Даже не замечаю, что начинаю плакать.
– Девушка, вам плохо? Может, врача? – взволнованным голосом интересуется официант.
– Что? – непонимающе смотрю на него.
– Вы побледнели. Вам плохо? – повторяет парень вопрос, и я мотаю головой.
Все еще не могу сделать вдох. Ребра стискивают внутренности и мешают мне дышать.
– Можно счет? – голос дрожит, и единственное желание – это провалиться сквозь землю, чтобы не ощущать этой раздирающей боли внутри.
С трудом сдерживаюсь, чтобы не запустить руки в волосы и не начать рвать их клочками. Снова перевожу взгляд на застывшего официанта. В его глазах замечаю сочувствие, и во рту от этого разливается горький привкус.
– Ваш молодой человек все оплатил, – произносит официант.
Кир…
– Кружка, – только сейчас замечаю у своих ног разбитую посуду.
– Не переживайте. Вам точно не нужен врач?