Одержимость

Чем обернётся для меня знакомство с Тавади, я тогда даже не задумывалась. Намного позже, вспоминая этот момент, задавалась вопросом: как бы сложилась моя жизнь, если бы диспетчер такси ответил вовремя? Ответа не было. Ангел-хранитель отвернулся от меня, предоставив самой сражаться с судьбой.

Застать отца живым я не успеваю.

Врываюсь в приемный покой больницы и слышу пронзительный вопль мамы.

– А-а-а! Нет! Нет! Пустите меня к нему!

Сломя голову несусь на крик и сразу вижу: она бьется у стены, а ее пытаются удержать два человека в белых халатах.

– Прошу вас, тише! Вы пугаете пациентов, – умоляет маму врач в синем хирургическом костюме и кричит медсестре: – Лена, сюда нужен укол.

– Я сама! – бросаюсь к маме, крепко обнимаю.

Мы на мгновение замираем, потрясённые горем, которое невозможно ни осознать, ни принять, потом я веду маму к кушетке у стены и помогаю сесть.

О себе думать некогда и о человеке за спиной тоже. А он уже разговаривает с докторами, его помощник подаёт маме воду и лекарство, и нас провожают в отдельную палату.

Прощание в церкви, похороны, поминки – все проходит, как в густом тумане. Только помню, как привожу маму в чувство ваткой с нашатырем, а она раз за разом проваливается в обморок. Я что-то делаю, с кем-то разговариваю, глажу маму по рукам и плачу, плачу без остановки. Лицо, обильно смоченное слезами, не просыхает, нос хлюпает, и я его беспрестанно вытираю платком, одним из тех, которые соседка раздала всем людям, пришедшим проводить отца в последний путь.

Кажется, этот кошмар никогда не закончится, но больше всего ужасает неожиданность случившегося, которую не принимаем ни я, ни мама. Как мог здоровый человек уйти из жизни в несколько минут? Я это не понимаю и не осознаю.

– Так бывает, – разводит руками доктор. – Острая сердечная недостаточность вырвала из жизни много сильных мужчин.

А всем происходящим управляют какие-то люди. Иногда рядом оказывается Арсен Николаевич, но чаще – его помощник Кирилл. Он всегда на подхвате. С невозмутимым лицом отдаёт распоряжения, выполняет все наши просьбы и поручения. Иногда в его взгляде мелькает сочувствие. Или мне так кажется? Не знаю.

И вдруг наступает тишина. Кажется, только что вокруг было суетливо, многолюдно и черно, а тут пустота, только я и мама, которая лежит на кровати, отвернувшись к стене и молчит.

– Оставь мать в покое, – говорит мне на прощание Арсен Николаевич. – Горем нужно переболеть. – Подумай лучше о своей жизни.

И хотя кошмарная неделя уже позади, тяжесть горя придавливает нас к земле, не позволяет разогнуться.

– Селезнёва, ты собираешься выходить на работу? – звонит мне несколько дней спустя Сан Саныч.

– Дайте мне еще неделю. Без меня канал не пострадает, – вяло отвечаю я и кошусь на маму: не могу сейчас оставить ее одну.

Она то бродит по кухне, переставляя вещи, то смотрит в окно, то прячет лицо в полотенце, чтобы я не видела ее слез. У нас была крепкая и дружная семья: совместные вечера, походы, отпуска у моря, счастливый смех родителей. Я даже не могла вспомнить, чтобы они когда-то ссорились. Любой конфликт папа гасил на корню, не давал искре разжечь пламя.

– Аленушка, забудь ты об этом! – ласково говорил он. – Не стоит эта мелочь твоего внимания и нервов. Пойдём-ка лучше в кино.

Или в ресторан, или на прогулку, куда угодно, лишь бы переключить мамино настроение на позитивную ноту. Я смотрела на родителей и представляла, что обязательно создам такую же любящую семью.

И вот после этого не омраченного тучами счастья осталась звенящая пустота, словно кто-то ударил в бубен, и колокольчики все тренькают и тренькают, как заведённые.

А ещё пугает неизвестность впереди: мама все годы замужества не работала, занималась домом, я пока нахожусь на стажировке, первые настоящие деньги принесу домой не скоро. Как будем жить, на какие средства, даже не представляю, потому что выяснилось, что ничего, кроме двухкомнатной квартиры, у нашей семьи нет.

«Придётся искать работу», – решаю я.

– Селезнёва, не капризничай! – строго приказывает Сан Саныч и вырывает меня из горьких мыслей. – Канал переживет и тебя, и меня. Дело в другом.

– В чем бы ни было дело, мне это неинтересно.

– Не будь дурой! Намечена серия интервью с людьми, которые много сделали для города и страны…

– Александр Александрович, – перебиваю босса я. – Простите, мне сейчас не до интервью. Я ухожу с телестанции.

– Селезнёва! – дикий вопль звучит так неожиданно, что я подпрыгиваю и роняю телефон. Мама молча подаёт мне его, кажется, она вырвалась из своей прострации и прислушивается. Хороший знак. – Ты меня решила без ножа зарезать?

– А что такое? Информацию может и Маша собирать, – теряюсь от такого напора я.

– Маша? Зачем мне твоя Маша? Чтобы через полчаса была в моем кабинете!

– Мама, ты побудешь одна? Меня на работу вызывают.

Я обнимаю маму, кладу голову ей на плечо и только тут понимаю, что она надела папин любимый свитер. Такой родной запах! Слёзы наворачиваются на глаза.

– Лиза, – мама отодвигает меня и впервые за это время смотрит прямо в глаза. – А кем тебе приходится тот высокий мужчина с седыми висками?