Одержимость

Женя вслед за уборщиком вошла через служебный вход. Кладовая, о которой он говорил, располагалась рядом с кухней ресторана, за стеной шумел вентилятор, гремели посудой, громко переговаривались повара, а в кладовой пахло подгоревшим маслом и специями. Колпаков освободил для Жени единственный стул, на котором до того лежала стопка чистых синих халатов, а сам пристроился среди тележек, в которые горничные собирают из номеров грязное белье:

— Хотите, принесу вам чай? Мне дают на кухне, хотите?

— Нет, спасибо. Я отвлеку вас буквально на несколько минут.

— Мне можно теперь долго с вами разговаривать. Серега сказал, что я могу не торопиться.

— Алеша, я очень вас прошу ничего не бояться и сказать мне честно, в тот день, о котором мы с вами уже говорили, когда незнакомый вам человек выбросился из окна, точно, кроме него, больше никого в номере не было?

Колпаков смотрел на нее совершенно влюбленными глазами и, казалось, просто упивался звуком ее голоса, абсолютно не понимая, о чем идет речь.

— Алексей! — Жене ужасно захотелось поводить у него перед носом указательным пальцем, чтобы сфокусировался. — Вы меня слушаете?

— Ага. — Он дважды кивнул, глазные яблоки в противоход голове закатились под верхние веки и выкатились, закатились и выкатились, но зрачки не сдвинулись ни на миллиметр, продолжая сверлить Женину переносицу.

— Вы ведь меня не боитесь?

— Не-а.

— А вообще кого-нибудь боитесь?

Этот вопрос привел его в некоторое замешательство, зрачки сдвинулись с мертвой точки.

— Когда темнота, боюсь.

— Но сейчас светло, бояться вам нечего. вы можете мне сказать, кто еще был в том номере, из которого выбросился человек?

— Вы красивая. Я хочу вам помогать. — Он снова заулыбался, теперь немного виновато. — Скажите, что я должен сказать? Я скажу.

— Нет, Алеша, так будет неправильно.

— А как будет правильно?

— Этот человек, другой человек, который не погиб, который потом вышел из номера и которого вы не могли не видеть, он вам угрожал? Обещал сделать вам что-то плохое?

— Не обещал.

— Он с вами говорил?

— Не говорил.

— Вы можете описать, как он выглядел?

— Не могу.

— Почему?

С каждым новым вопросом он отвечал все тише и тише и все ниже и ниже опускал голову, как будто его уличили в чем-то совершенно вопиющем, и теперь он вынужден признаваться. Он, кажется, готов был расплакаться:

— Я не видел другого человека.

— Колпаков! Ты почему здесь?! — на пороге кладовой выросла менеджер Башкова. — Ты почему не работаешь? А, это снова вы? — Только теперь она заметила Женю.

— Мы, собственно, уже закончили. — Женя поднялась и сунула уборщику пакет со вторым блоком «Мальборо» — не выбрасывать же. — Спасибо, Алеша, идите работать.

Колпаков беспомощно косился то на начальницу, то на Женю.

— Можно еще одно слово? — буквально взмолился он.

Башкова демонстративно отвернулась, но из кладовой не вышла. Уборщик наклонился к самому уху Жени и прошептал, щекоча щеку горячим дыханием:

— Я знаю. Этот человек спрятался под кроватью. И я его не увидел.

— Да, конечно. Спасибо, Алеша.

Он бочком, прижимая к груди пакет, протиснулся мимо Башковой, а та, дождавшись, пока он отойдет достаточно далеко, чтобы не услышать, с укоризной покачала головой:

— Я понимаю, что работа у вас такая, но неужели, по-вашему, сумасшедший лучше расскажет о сумасшедших, чем нормальные люди?

— С чего вы взяли, что погибшие были сумасшедшие? — фыркнула Женя. Ее опыт провалился с треском, а теперь еще выслушивать нравоучения менеджера-психолога? Увольте, ради бога.

— О том, что первый летун был псих, уже всякий знает, — фыркнула в ответ Башкова. — Дело закрыто, и никакие подписки о неразглашении больше не действуют, так что и я в курсе, и все, кому это интересно. А насчет второго?..

— Стоп, погодите, пожалуйста. О чем это таком все знают?

— Как это — о чем?

— О чем же?

Башкова покосилась на Женю с опаской, возможно, и в ней подозревая некоторую тронутость умом.

— Ну, о том, что он заранее готовился, и все такое…

— Кто? Болотников?

— Ну да. Тот, который первым выпрыгнул.

— Как готовился?

— Да вы что?! — взорвалась начальница Колпакова. — Смеетесь надо мной?!

— И в мыслях не было!

— Значит, о том, что ваш Болотников заранее запланировал, когда ему умирать, и ходил к Мещерякову выяснять его график, вы не знаете?

— Да кто такой этот ваш Мещеряков?! — потрясенно спросила Женя.

— Водитель того грузовика, который под окнами 645-го стоит каждое утро где-то с без пятнадцати семь до семи.

— И Болотников лично разговаривал с ним о его графике?

— Ну да. Мещерякову, когда милиция его допросила, сказали вначале помалкивать, держать язык за зубами. Но когда дело закрыли и всем объявили, что самоубийство было, никто ведь ему больше ничего не запрещал, он и рассказал вначале сменщику, тот — девчонкам-горничным, ну а теперь все уже знают…

— Так. Я могу поговорить с этим Мещеряковым?

— Да говорите на здоровье, он, наверное, в гараже сидит, байки травит, ждет конца смены.

— А гараж где?

— Пойдемте, я вас отведу. Только подождите тут, пойду пальто накину.