Одержимое сердце

— Почему? Все дело в этом подарке. В этом чертовом куске кружева. Я не помню, чтобы покупал его, мисс Рашдон. И когда я нашел его завернутым в бумагу и перевязанным лентой, то положил на свой письменный стол и вообразил, что мне просто пригрезилась вся эта унизительная сцена, случившаяся между мной и моей сестрой. Такое происходит не в первый раз. Я часто представляю всякие события, и если вы и дольше останетесь здесь, то узнаете об этом. Я живу в постоянном смятении духа, у меня в голове все путается, и, когда я нашел этот подарок… — Голос его упал до шепота и звучал теперь устало и виновато: —Я просто не осознал, что делаю. Я импульсивно схватил его, и, Боже мой, я скорее бы согласился лишиться правой руки, чем так оскорбить Адриенну.

— Тогда скажите ей об этом, — вырвалось у меня.

Он бросил на меня недоуменный взгляд.

— Ах вы, невинное создание! — услышала я его голос. — Вы видите перед собой лорда Малхэма, Уиндхэма из Уолтхэмстоу, графа и владельца деревни под названием Малхэм, и этот человек никогда бы не обидел свою сестру. Но есть и другой. И на что он способен? А? Нас двое в одном теле.

Он поднял руку и коснулся моей щеки.

— Я не могу отрицать, что во мне сидит безумие. Сейчас моя голова наливается болью, эта боль стучит в виски, и так будет до тех пор, пока я не впаду в полное забвение. Бывают часы, которых я страшусь, когда на меня опускается мрак, чернота, и тогда я ни за что не ручаюсь, ничего не помню, даже собственного имени. Тогда в моей памяти не остается ничего, кроме видений, хоровода лиц и голосов, которые то появляются, то исчезают. И тогда я всецело завишу от друзей и родных, как бы мало их ни было, чтобы полагаться на их слова о моем поведении, когда я прихожу в себя и ко мне возвращается рассудок, я мыслю достаточно разумно, чтобы мои поступки не были мне безразличны.

Он уронил свою руку, и на смену ласковому прикосновению пришел порыв холодного ветра, от которого моя кожа покрылась мурашками. Мне мучительно хотелось снова схватить эту сильную руку и прижать к своему лицу, прикоснуться к ней губами и впитывать ее прикосновение, ощущать ее тепло и запах, пока я не устану от этого. Но больше всего мне хотелось исцелить его.

Он принялся медленно, как бы крадучись, кружить по комнате, время от времени прижимая пальцы к вискам, подошел к стрельчатому окну позади письменного стола и постоял там некоторое время, вглядываясь во влажную тьму. И в эту минуту мне показалось, что он всю свою жизнь провел, глядя на знакомый ему мир, знакомый и все же чуждый. Чего он искал в нем? Забвения или правды?

И тут на меня снизошло просветление. Это случилось, когда он поднял руку и прижал ладонь к морозному оконному стеклу. Меня пронзила эта мысль, как ледяной ветер, так что у меня едва не начали стучать зубы. Он смотрел не на сады, не на деревушку Малхэм и не на вересковые пустоши, расстилавшиеся позади нее. Он смотрел на свое отражение в стекле, на неизвестного ему человека, которого он там видел.

Я не выдержала этого зрелища и поспешно выскользнула за дверь. И, оказавшись снова в своей комнате, куда я бежала спасаться сквозь холод и мрак к своему уединению, я заперла дверь на замок.

«Я больше не могу здесь оставаться, — уверяла я себя. — Я уеду тотчас же. Уеду и никогда больше не вернусь сюда».

Но, нет, это были пустые слова. Я снова отперла дверь и направилась в комнату Кевина, имея определенную цель. Я остановилась на пороге детской, глядя на колыбель и спящего в ней ребенка. Потом на цыпочках приблизилась к ней, бросая боязливые взгляды туда, где восседала старая нянька.

Я прислушалась. Все было тихо.

Тогда я осторожно двинулась вперед, стараясь не производить шума. Как я и ожидала, Би все еще сидела на стуле, сложив на коленях костлявые руки и в полусне клюя носом.

Я поспешила к детской кроватке, полная решимости осуществить свой план. Кевин лежал на спине. Я долго смотрела на него — кожа у мальчика была нежная и шелковистая. Сердце отчаянно билось у меня в груди, когда мои руки скользнули под его спинку. Темные волосики падали малышу на лоб, открывая взору ссадину над бровью.

И только в эту минуту я подумала о Нике, вспомнила, как дрожали его руки, когда он нежно ощупывал лобик ребенка.

Это была самая тягостная и мучительная минута в моей жизни. Меня охватило чувство стыда и раскаяния, когда я подумала о собственном эгоизме и себялюбии.

Я опустила спящего малыша обратно в колыбельку и вернулась в свою комнату, где несколько часов провела в столь мучительной нерешительноети, что забыла даже свой страх перед темнотой, и почти не заметила, как зашипела моя свеча перед тем, как погаснуть. И сон, который не сразу пришел ко мне, был тяжким и беспокойным. Я металась на своей постели, проклиная себя за обещания, данные мною Джерому и себе самой.