Одержимая

— Тут что, можно различить цвет?

— Синий, говорю тебе! И вот еще кусок эмблемы, круглый. Что на эмблеме — разобрать нельзя.

— Хорошо. — Ирина сделала новый большой глоток, прочистила горло. — Значит, он ехал в школу. На метро. В сторону центра. В свою обычную районную школу он на метро ехать не стал бы? Думаю, школа продвинутая, гимназия какая-нибудь или что-то с хорошей репутацией…

— Ты права, — вдруг сказал демон.

— В смысле школы?

— В смысле… По этим данным нельзя найти человека в Москве.

Ирина поперхнулась чаем.

— Это значит, — демон поглядел в потолок, — что мальчик умрет.

* * *

Антон отпер дверь своим ключом. На цыпочках прошел сначала в ванную; внимательно разглядел себя в зеркале.

Умылся холодной водой. Тщательно вымыл руки — три раза, с мылом.

Сел на край ванны и опустил плечи.

Ладно, Пиня смотрит на него, как на комок слизи. Но свои, одноклассники-то? Спокойно выждали, пока свершится «разборка», и только тогда, по сигналу, веселой толпой завалили в раздевалку — за минуту до звонка на физкультуру.

Соблюли приличия. Не заступиться за своего — неприлично, видите ли. Надо выждать, глядя в другую сторону, и сделать вид, что ничего не знаешь…

Он ведь учился с ними целый год. Давал им списывать. Смеялся их шуткам. И так и остался пустым местом для них. Почему?

Сегодня мама вытирала пыль на столе; он заметил это по тому, как неровно стояли его вещи на полочке: деревянный верблюд, пластиковая машинка, любимая с детства, и тряпичная сувенирная лягушка. Нахмурившись, Антон осторожно расставил их на места: машинка — под углом девяносто градусов к краю полки, лягушка — мордой к верблюду, верблюд — лицом на север. Порядок в комнате был необходим ему — физиологически. Покосившийся плед, лишняя бумажка на столе, упавший под кровать носок мучили его точно также, как, например, защемленный дверью палец. Поэтому в его комнате всегда — всегда! — царил порядок. Одежда в шкафу висела в строго установленной последовательности. Футболки в тумбочке были уложены стопкой и разобраны по цветам.

Он понимал, что это ненормально. Но именно порядок — внешний порядок — помог ему выжить в те дни, когда вдруг не стало папы.

Он просмотрел почту. Как обычно: ни от кого ни строчки. Будто нет на свете такого человека — Антон Нечаев.

Он аккуратно развесил одежду и принялся мыть пол; обычно, когда он убирал снаружи, ему казалось, что чище становится внутри.

Но не сегодня.

* * *

— Объясни!

Ирина сжимала кулаки. Демон сидел, опустив руки, на краю дивана.

— Объясни, как это все происходит! — Ирина тщетно пыталась поймать его взгляд и, будто в работе с клиентом, прочитать реакцию. — Ты можешь запросить помощь? Дополнительную информацию? Ведь если кто-то там, — она ткнула пальцем в потолок, — хочет их спасать, значит, желает добра? Значит, кое-кто, кроме нас, заинтересован, чтобы у тебя все вышло, так?

Демон не отвечал.

— Ну почему ты уперся и молчишь? Демон съежился, став меньше ростом:

— Не имеет значения.

— Что значит — не имеет? Чего ради ты портишь мне жизнь?

— Не имеет значения. Мы не найдем его, этот парень все равно умрет.

— А плевать мне на этого парня! Чем это для меня обернется, что со мной-то будет дальше? Можно узнать?

— Тебя всегда интересуешь только ты.

— А кто еще? Я у себя — одна! Я просто пытаюсь выжить!

— Не получится.

— Что?

— Не получится, — тоскливо повторил демон. — Меня ждет ад. Не такой, где сковородки, но все же. А ты…

— А я ни при чем! — Ирина испугалась.

— А ты ни при чем, — вдруг согласился демон, и она не поверила своим ушам. — Но ты все равно умрешь когда-нибудь. И тебя тоже ждет ад.

Ирина осторожно поставила чашку на край тумбы:

— Но ведь еще не скоро?

Он поднял злые желтые глаза:

— А есть разница?

— Конечно, есть!

— Нету, — сказал он с отвращением. — Поймешь потом, когда будет поздно.

Он поднялся и вышел из комнаты; Ирина некоторое время сидела, ошалело прислушиваясь. На кухне было тихо.

— Олег?

Она заглянула в кухню. Ни следа чужого присутствия.

— Олег?!

Его не было. Пропал.

Секунду назад жизнь висела на волоске, и была она невыносимой, эта жизнь, отравленная мыслями о чужих самоубийствах, в полутора шагах от сумасшествия и вечного заточения в психушке.

И вот теперь все исчезло, рассеялось, как нечистая сила от крика петуха.

И стало свободно.

* * *

Мама вернулась к девяти часам, как всегда, осунувшаяся, серая от усталости. Ужинать не стала; села пить чай на кухне, где Антон вымыл сегодня до блеска и стенки холодильника, и мойку, и плиту.

— Какой ты молодец, — сказала обессилен-но. — Опять все убрал, что бы я без тебя делала…

— Мама, — сказал Антон. — Мне надо перейти в другую школу.

Она поникла, сразу поддавшись усталости:

— Опять?

— Эта плохая.

— И прошлая тоже была плохая… Тоша, это гимназия, ты учишься бесплатно, ничего лучше нам просто не найти! Чудо, что тебя взяли… Чего мне стоило… Я же чуть не в ногах у директрисы валялась, когда объясняла наши обстоятельства!

Антон молчал; мама пригляделась к его лицу:

— Тебя что, избили?!

— Нет.

— Тогда в чем дело?

Антон молчал.