Очки для близости

— Никаких «но», — отрезал он. — Я делаю тебе одолжение. На будущее. Не я посеял ветер, не мне и бурю пожинать. Или, — Леонид зло прищурился, — ты готова сама ответить за чужие грехи?

Я не хотела. Я хотела жить.

* * *

— Компьютер всегда находится в темном кабинете, — уже согласная, напомнила я.

— Браво. — Леонид похлопал в ладоши. — Ты умная девочка. Код замка я сообщу тебе позже. А теперь пошла вон.

Разгребая неверными движениями ватное пространство, я встала и побрела к двери.

Стараясь не наступать на разбросанные по прихожей зонты и шляпки, я нашла свою сумку и вышла из квартиры.

На площадке перед дверью нервно топтались два телохранителя, приказа задержать чужую гувернантку им не поступало, и парни расступились в стороны, сверля во мне сотни дыр пронзительными взглядами.

«Какая гадость! — шагая по укрытой коврами мраморной лестнице, думала я. — Гадость, мерзость, жуть. За что мне это?!»

Пройдя мимо вахтера в стеклянной будке, я выскользнула на улицу и кое-как доковыляла до своей машины. Первый раз за полгода я взглянула на маленький элегантный «Форд» не с удовольствием обладателя, а с отвращением мздоимца. Это взятка. Машина — аванс, предоплата за унижение.

Окончательный расчет еще предстоит.

Отомстив машине нервным рывком сцепления, я сдернула ее с места и выехала из двора на проспект. Тысячи изрыгающих газы, раскаленных на солнце автомобилей проносились одной стаей. Разноцветная мешанина лакированных капотов разбивала на осколки остатки моего сознания и утаскивала за собой любую, самую ничтожную мысль. Гудки нетерпеливых водителей вбивались в меня как гвозди. Съехав с шоссе, я остановилась в тени огромного дуба и задумалась.

Кондиционер салона вытягивал из меня жаркий страх, я погладила приборный щиток ладонью и сказала:

— Ну что, попали мы с тобой?

Машина монотонно и ровно гудела двигателем, я достала сигареты и закурила.

Странно, но мои руки почти не дрожали.

Меня не покидало ощущение театральности происходящего. Звуки пощечин раздавались, как аплодисменты неловкому артисту.

Возможно, это игра психики, подсознательно я отстранилась и воспринимала все как зритель. Возможно, кто-то из героев сфальшивил.

Интересно, кто у нас прима?

— Похоже, что я, — доложила я автомобилю.

Меня всегда называли умной девочкой, компенсируя этим несуразность иных комплиментов. Двадцать минут назад, стиснув зубы, я ехала к хозяину вернуть то, что получила, — пощечины, унижение и автомобиль. Теперь вот стою в тени дуба и прикидываю варианты развития сюжета.

Вариант первый. Я делюсь с Дмитрием Максимовичем всем, что получила, объясняю дорогому, какая он скотина, и финальная сцена выглядит примерно следующим образом. Толстосум в негодовании вышвыривает сумасшедшую гувернантку в канаву у забора со всеми чемоданами, книгами и волчьим билетом.

Вариант второй. Я бросаюсь толстосуму на грудь, рыдаю, жалуюсь на подлую толстосумову родню и прошу защиты. При данной постановке финальный акт предугадать невозможно. Все зависит от степени заинтересованности действующих лиц. Я могу получить защиту, а могу и приземлиться в канаве с тем же набором. Родня, она и у олигархов родня. Она не партнер, ее не выбирают. Народ помирится, выпьет мировую, а я останусь вечным напоминанием «недоразумения». В конце концов никакого кода мне еще не сказали, могут сослаться на временное помутнение моего рассудка от обиды.

И адью, Мария Павловна.

Вариант третий. Я играю роль троянского коня, на цыпочках выполняю приказ и меня оставляют в покое. Возможно. Но…

На первом месте в списке «но» Серафима. Молодая и беременная. А это обязывает.

Максимум на месяц.

* * *

Восемь лет назад я считала себя вполне успешной женщиной с ясными целями, надежными тылами и блестящими перспективами. Сейчас мне тридцать два, перспективы туманные, тылы отсутствуют, зато ответственности через три недели прибавится еще на одну единицу больше. УЗИ показало, что это будет девочка. И назовут ее Машей. Машей-младшей.

Смешно, но сейчас я служу у Младшего Буратино. Когда первый раз я услышала это прозвище, удивлялась долго. Меньше всего Дмитрий Максимович Бурмистров напоминает деревянную куклу, ему бы в Карабасы-Барабасы.

У меня педагогическое образование и знание в совершенстве двух языков — испанского и немецкого. Оба они прилипли ко мне еще в детстве, органично и ненавязчиво. Мой отец долгие годы работал торговым представителем на Кубе, недалеко от нас жила семья такого же представителя из братской ГДР, и поначалу я общалась с симпатичными детьми толстого герра Кунца на смеси русского, немецкого и испанского, который мы все активно изучали.

Постепенно языки разделились, по слухам, у меня к ним врожденная способность, и в Советский Союз я вернулась с чемоданами тряпья и невесомым багажом трех диалектов двух языков, не считая русского.

В коммунистической России дули ветра перемен, наличие диплома иняза при абсолютном знании языка не являлось обязательным, и я поступила в педагогический.

Языковое обеспечение давало мне надежду на место в приличном колледже, в программу которого входит изучение немецкого и испанского.