Очи познания: плоть, разум, созерцание

Но, вероятно, самое важное различение и, безусловно, одно из самых простых в использовании таково:

6. Эмпирико-аналитическое исследование – это монолог: символизирующий исследователь смотрит на несимволизирующее событие. Ментальная феноменология же представляет собой диалог: символизирующий исследователь смотрит на другие символизирующие события. Парадигма эмпирико-аналитического познавания такова: «я вижу камень». Парадигма же ментально-феноменологического познавания: «Я говорю с тобой, а ты со мной». Эмпирико-аналитическое исследование может быть осуществлено без разговора с предметом исследования: ни один эмпирический ученый не разговаривает с электронами, пластмассой, молекулами, простейшими организмами, папоротником и проч., ведь он занимается изучением довербальных сущностей. Однако сама сфера ментально-феноменологического исследования представляет собой коммуникативный взаимообмен, или межсубъективные и межсимвольные взаимоотношения (язык и логика), и данная ментальная феноменология зависит в значительной мере от беседы с субъектом исследования. И любая наука, которая разговаривает с субъектом исследования, является не эмпирической, а феноменологической и не монологической, а диалогической.

7. Если вкратце, то можно сказать, что эмпирико-аналитическое исследование признает в качестве своих основополагающих данных сенсибилию, а ментальная феноменология признает в качестве своих основополагающих данных интеллигибилию.

Некоторые примеры из психологии

Позвольте мне привести несколько примеров этих различных методологий – как они оперируют в сфере психологии. Эксклюзивно эмпирико-аналитическое исследование в применении к человеку порождает классический бихевиоризм. В его самой распространенной форме (например, Скиннер) бихевиоризм признает в качестве эмпирических данных только сенсибилию, или объективно воспринимаемые события. Разум как разум, на самом деле, не признается и отвергается, а организм рассматривается как очень сложный, но полностью реактивный механизм. И правда, бихевиоризм может собирать всевозможного рода чувственно-объективные данные (чем он и занимается): данные таблиц времени предъявления подкрепляющего стимула, условные рефлексы, положительные и отрицательные подкрепления и так далее. И в своей классической форме бихевиоризм даже особо-то и не интересуется тем, чтобы говорить с человеком. Конечно же, бихевиористы разговаривают с испытуемыми, ведь они не перестают быть людьми, однако в самой модели для этого нет никакой причины: если вы хотите, чтобы человек продемонстрировал определенную реакцию, то – независимо от того, что хочет сам человек, – вы просто начинаете подкреплять желаемую реакцию. В рамках данной модели у человека на самом деле нет выбора, кроме как реактивно следовать за подкреплением, ведь в данной модели у человека нет разума как разума, нет свободной воли, нет способности к спонтанному и произвольному действию, нет выбора. Бихевиоризм, иными словами, это, по существу, монолог, или монологическая наука. Он эмпирико-аналитичен. И данная модель очень хорошо работает с подчеловеческими животными (и подчеловеческими уровнями человеческого животного), ведь животные и вправду преимущественно досимвольные, доинтенциональные, доисторические и допреднамеренные существа, – это все, что можно воспринимать и исследовать эмпирическим образом.

Но, разумеется, классическая бихевиористическая модель довольно плохо работает в отношении людей, ведь у человека между сенсорно-чувственными стимулами и сенсорно-чувственным откликом имеется ментальная структура, и эта структура подчиняется законам, действующим не в сенсибилии, а в интеллигибилии. Когда классический бихевиоризм начал хотя бы смутно признавать данный факт, он попытался приспособить к нему свою модель, введя концепцию «вмешивающихся переменных» (например, Халл): то есть между сенсомоторным стимулом и сенсомоторным откликом существует «вмешивающиеся», или когнитивные, переменные, такие как ожидание и ценность (Халл, Толман). Хотя это и весьма верно, эмпирико-аналитическая методология бихевиоризма была плохо вооружена для изучения этих вмешивающихся переменных, ведь эмпирическое исследование работает с объективными данными, а вмешивающиеся переменные (интеллигибилия) не столько объективны, сколь межсубъективны. И в тот момент, когда начинаешь исследовать межсубъективные феномены, незамедлительно попадаешь в мир дискурса, диалога, общения, интроспекции, герменевтики, феноменологии и так далее. И пытаться работать с этими ментально-феноменологическими данными при помощи эмпирико-аналитических методов (например, называя их «вербальным поведением») примерно так же эффективно, как пытаться узнать смысл «Войны и мира» путем анализа объективных чернил и бумаги, на которой напечатана книга.