Очевидец Нюрнберга

Сам Гесс внешне никак не отреагировал на встречу; ничто не могло поколебать его провозглашенную амнезию. Однако когда трибунал приказал группе психиатров осмотреть Гесса после того, как ему было предъявлено обвинение в военных преступлениях, и определить, способен ли он по умственному состоянию предстать перед судом, он заявил на открытом заседании: «Отныне моя память будет снова доступна для внешнего мира!»

Начальник штаба Верховного главнокомандования генерал-фельдмаршал Вильгельм Кейтель получил прозвище Лакейтель, от немецкого слова «лакей», кем он и был. В самом начале мы с ним устроили игру в гляделки, пока он не опустил ярко-голубые глаза. Вопрос следователя «Вы говорите правду?» я перевел как «Почему вы трусливо лжете?». Эта дерзость со стороны какого-то рядового потрясла господина генерал-фельдмаршала больше, чем боязнь потерять свои знаки различия и маршальский жезл, и его усы задрожали. Я вспомнил, как его тесть генерал Бломберг, смещенный с поста военного министра, чьим адъютантом был Кейтель, сказал о нем: «Кейтель всего лишь ein Brieftrager» — почтальон. И это о самом высокопоставленном немецком генерале!

В конце концов Кейтель отчасти признал вину. В своем последнем слове перед судом он сказал: «Я виновен в том, что не предотвратил преступных действий». Кейтель имел в виду приказы Гитлера, приведшие к гибели миллионов русских военнопленных на территориях, занятых немецкими вооруженными силами.

Генерал-полковник Альфред Йодль, заместитель Кейтеля, о котором говорили, что он гораздо умнее своего начальника, вел себя, как робот, и пыжился, словно индюк, как кто-то о нем сказал. Йодль переводил желания Гитлера на язык точных военных приказов, сформулировать которые Кейтелю было не по силам. Многие эти приказы нарушали Женевскую конвенцию, которую Германия подписала, а также устав вооруженных сил Германии. Йодль понимал, что, так как он сознательно отдавал или передавал незаконные приказы, приведшие к гибели миллионов русских, это не станет для него оправданием, но все же стоял на том, что всего лишь был исполнительным подчиненным.

Однако в этой солдатской груди, должно быть, все-таки билось сердце, потому что его жена Луиза отчаяннее других пыталась увидеть его, когда он был обвиняемым в зале суда. Ее пришлось убрать с галерки для посетителей, после того как она замахала ему. Она также обращалась с прошениями к Черчиллю, Эйзенхауэру и Трумэну, чтобы они помиловали ее мужа, но напрасно.

В отличие от Франка, Кейтеля и Йодля — гитлеровских приспешников — некоторые немецкие генералы осмеливались иметь собственное мнение и восставали против Гитлера. Например, Эрвин Роммель, знаменитый не только в Германии, но и среди союзников под прозвищем «лис пустыни» за его подвиги в Северной Африке, в конце концов пришел к выводу, что Гитлер — бедствие для Германии, и присоединился к заговору против него. Когда заговор сорвался и Гитлер остался в живых, фюрер не посмел назвать героя войны Роммеля заговорщиком и удавить его струной от пианино, как других участников заговора. Вместо этого он послал Кейтеля передать Роммелю, что если Роммель сам покончит с собой, то будет похоронен с почестями как герой, убитый вражескими ВВС. Роммель совершил самоубийство, и его похоронили с государственными почестями. Немецкий народ так и не узнал об участии Роммеля в заговоре с целью устранения Гитлера ради блага Германии, пока это не раскрылось на Нюрнбергском процессе.

Сын Роммеля Манфред, позднее мэр Штутгарта, сказал так: «Нацисты лишили немцев возможности просто быть порядочными людьми.

Младшие юристы допрашивали других обвиняемых, и большинство допросов, на которых я переводил, казались мне скучными, потому что шли по предсказуемому шаблону. Пока подследственным не предъявляли документы, на которых стояла их подпись, или показания свидетелей, данные под присягой, они либо отрицали свои действия, либо заявляли, что забыли о них, и повторяли это со скамьи подсудимых. Иногда следователи занимались вопросами, не входившими в компетенцию трибунала. Так со Шпеером они потратили много времени на обсуждение работы немецкой промышленности при союзных бомбардировках и действий Шпеера в качестве личного архитектора Гитлера, которые по уставу трибунала не считались преступными.

После того как я несколько месяцев пробыл начальником отдела переводчиков, полковник Керли Уильямс организовал мою «демобилизацию в интересах правительства». Я стал «гражданским лицом на службе в вооруженных силах США» с зарплатой подполковника и привилегиями, подобающими моему новому положению, виллой в американском поселке и правом пользоваться служебной машиной. Неплохо для двадцатитрехлетнего рядового первого класса, иммигранта, не закончившего даже среднюю школу.