Очерки по истории русской агиографии XIV–XVI вв.

Но и тот текст Антониевской редакции, который сходен с Летописной статьей, также носит признаки вторичности. Летописная статья начинается так: «В граде Ярославле, в манастыре Святого Спаса, лежаху три князи: князь великий Федор Ростиславичь Смоленьский и Ярославский, да сынъ его Костянтинъ, да внукъ его Давид»[517]. Антониевская редакция меняет порядок имен младших князей («Давид да Коньстянтин») и обоих называет сыновьями Федора Ростиславича — сделано это в соответствии с данными полных списков Жития Федора редакции иеромонаха Антония, где утверждается, что упомянутые князья являются сыновьями Федора, родились в Орде, причем сначала Давид, потом Константин. Далее, к высказыванию, что все три князя лежали «въ церкви Святого Спаса наверхъ земли», в Антониевской редакции сделано ненужное добавление — «лежащим» (ненужное потому, что выше уже был употреблен глагол «лежаху»). Когда было решено положить мощи в той же церкви, Антоний вновь педантично добавляет — «Святаго Спаса». К имени ярославского князя Александра Антоний прибавляет отчество — «Федоровичь», к его княжескому титулу добавляет — «великий», к пожеланию поставить свечи — вновь присоединяет: «великия». Дополнения Антония однотипны и носят уточняющий характер: о чудесах возвестили «всюду», народ сошелся «отвсюду», звонить стали «во все колокола» — кстати, эта фраза заимствована из Проложного жития Федора и, конечно, Антонием, потому что в дублирующем рассказе о приходе Трифона в Ярославль также говорится о звонении «во все колоколы».

Два примера особенно наглядно демонстрируют первичность текста Летописной статьи по сравнению с Антониевской редакцией.

Автор Летописной статьи следующим образом описывает состав собравшихся на церемонию открытия мощей ярославских чудотворцев: «священницы и иноки и мирстии» — и это соответствует стилю мышления автора Успенского летописца, у которого в споре о хождении «посолонь» также участвуют «священикы и книжникы и инокы и миряне»[518]. В Антониевской же редакции слово «мирстии» заменено на безличное «множество народа людий». Такая замена могла быть произведена только составителем Сказания о чудесах ярославских чудотворцев (т. е. Антонием), у которого в рассказе о приезде архиепископа Трифона в Ярославль фигурируют «народ множество людей», «прочии народи», просто «народ», а в описании чуда с князем Романом — «народ множество града», «народи вси».

Характерно также описание личности ростовского протопопа Константина. В Летописной статье: «голосист был и рѣчист, и грамоте горазденъ, и рожаистъ»[519], что совпадает с летописным описанием претендента на митрополичий стол Митяя–Михаила: «рожаист,… речист, глас имея красен, грамоте горазд»[520]. Летописными источниками, как известно, пользовался автор Успенского летописца. А вот в Антониевской редакции описание внешности протопопа Константина изменено: вместо «рожаист» употреблено «сановит мужь естеством». И в данном случае текст Летописной статьи имеет признаки первичности по сравнению с Антониевской редакцией.

К перечисленному следует добавить, что язык и стилистика Летописной статьи о проявлении мощей ярославских чудотворцев органичны именно для автора Успенского летописца и выглядят чем–то чужеродным в тексте Антониевской редакции. Так, например, термин «гражане» читается в Летописной статье и в соответствующем месте Антониевской редакции, но для Успенского летописца этот термин типичен и встречается в нем неоднократно[521], а в Антониевской редакции — больше ни разу (для Антония характерно слово «народы» в различных сочетаниях). В статье о проявлении мощей несколько раз употреблен глагол «простить» (в смысле исцелить), что было бы естественно для автора Успенского летописца, употреблявшего такую терминологию[522], но крайне сомнительно для иеромонаха Антония, в редакцию которого слово «прощение» проникло вместе с заимствованными фрагментами из Жития Димитрия Прилуцкого (см. Чудо о Данииле и Чудо о жене мужа славна), но нигде не употребившего его в своих оригинальных высказываниях. То же самое можно сказать о выражении «лобзание мощей»: в авторском тексте Успенского летописца оно встречается[523], а в редакции Антония — лишь в Чуде с монахом Софонией, почти дословно переписанном со Слова митрополита Феодосия об исцелении инока Наума.

Наконец, сама тематика статьи о проявлении мощей — осуждение неверия в чудеса исцеления — нигде больше не затрагивается в тексте Антониевской редакции, но она органична образу мышления составителя Успенского летописца, который в том же духе и почти в тех же выражениях трактует чудо исцеления от мощей митрополита Феогноста: «И слышавше дивишася и прославиша Бога … и сказаша митрополиту Геронтию и великому князю, они же неверием одръжими беша, не повелеша звонить и всему городу славить его, но последи новую церковь сътвориша ту святую Богородицу и заделаша мощи его, в землю покопавши, и покрова на гробницы каменой не положиша, и ныне в небрежении гроб его»[524].