Очерки, фельетоны, статьи, выступления

— Запах портянок, пота, какой-то специфический «мужицкий дух», это же кошмар!.. Два месяца назад я жила, третьей сверху, на великолепнейшем пальто. Владелец раньше был крупным фабрикантом, а теперь устроился в каком-то тресте. Деньги у него были бешеные. Часто, доставая белые шелестящие бумаги из портфеля, он шептал: «Попадусь в ГПУ… Эх, попадусь!..» И пальцы у него дрожали. Вечером на лихаче мы поехали к артистке (на нее он тратил большие средства). Долго катались по улицам. Около казино слезли. «Пойдем!..» — шипела она и, ухватившись за меня, тащила его к двери. «Ты меня на преступления толкаешь!» — крикнул он и рванулся. Я осталась у нее в руках Она плюнула ему вслед и швырнула меня на мостовую. После долгих скитаний я очутилась здесь. Но, как ни говорите, а перспектива украшать вонючие мужицкие штаны меня не прельщает, и я серьезно помышляю о самоубийстве… — Костяная выдавила из себя гнойную слезу и умолкла.

— Да, любовь великое дело!.. Когда-то и я алела на буденовке краскома. Была под Врангелем, Махно. Мимо свистали пули. На Перекопе казачья шашка едва не разрубила меня надвое. Все это минуло как славный сон. Настало затишье… Мой краском потел под буденовкой, изучая математику и прочие мудрые вещи. Но как-то познакомился с барышней-машинисткой, и все пошло прахом!.. Нитки, державшие меня, ослабли, и часто пожелтевший краском, глядя, как я болтаюсь и вот-вот упаду, сокрушенно вздыхал.

— Буржуазная идеология!.. — саркастически улыбнулась металлическая. — Если я и попала сюда, то случилось это гораздо проще. Я была на брюках комсомольца-рабфаковца.

Костяная презрительно скосоротилась, красная смущенно порозовела.

— Мой владелец, — продолжала металлическая, — был вихрастый, с упрямым лбом и веселыми глазами. Учился он упорно. Между занятиями таскал на вокзале кули и распевал «Молодую гвардию». Урезывая себя в необходимом, купил новые брюки и меня с ними. Не скажу, что я принадлежала ему безраздельно. Наоборот, мною пользовались еще человек пять таких же славных крестьянских парней. Надевали штаны они по очереди, и от них, молодых и сильных, пахло не одеколоном, а молодостью и здоровьем. Вихрастый много читал. Частенько в райкоме говорил речи. Когда не находил подходящего выражения, любил поддергивать штаны. Хотя часто их приходилось поддергивать и оттого, что у него ничего не было в желудке. Я насквозь пропиталась запахом коммунизма и, поверьте, чувствовала себя хорошо и уютно. Однажды пришли ребята хмурые, печальные. Надо было купить «Исторический материализм», подписаться на «Юношескую правду», а денег не было. Часа два молчали и думали. Потом вихрастый любовно подержался за меня пальцами и решительно проговорил: «Или рабфак кончать, или в новых штанах ходить! Валяй, братва, на Сухаревку!..» Штаны стащили с него всей оравой, под дружный хохот и крики. В суматохе меня и оборвали… Через полчаса, лежа на полу, ребята вслух читали «Исторический материализм», а я под койкой думала: «Если из этого вихрастого парня со временем выйдет стойкий боец-коммунист, то этому, отчасти, причиной буду и я…»

— Да, конечно… — конфузливо залепетала костяная.

Но металлическая пренебрежительно сплюнула на пол и повернулась к соседкам спиною.

1923

«Ревизор»

(Истинное происшествие)

I

Хлопнув дверью, позеленевший кассир Букановского кредитного товарищества предстал перед председателем правления.

— Ревизор из РКИ, ночует на постоялом!.. В черном лохматом пальто… Злой, как сатана! Сам видел!..

У предправления затряслись жирные ляжки, а на носу повисла мутно-зеленая капля волнения.

II

Рассеянность комсомольца Кособугрова достигала анекдотических размеров: на антирелигиозном диспуте он вместо платка высморкался в рясу попа, сидевшего рядом. Плевал и бросал окурки в калоши, а пепельницу пытался надеть на ногу.

Но, несмотря на это, был отличным работником, а поэтому губком РКСМ и командировал его в Буканов[1] по работе среди батрачества.

Переночевал на постоялом; утром оделся, сунул в карман чахоточный портфель и пошел в уком. За углом его встретили с низким поклоном двое неизвестных.

— Мы… к вам. Служащие просят… не откажите…

— Чего собственно?

— А вот… пожальте-с!..

Осанистый кучер осадил вороных, а те двое услужливо помогли Кособугрову утонуть в рессорной коляске.

«Одначе, уком! Лошади-то какие…» — подумал Кособугров и конфузливо измазал бархатную обивку грязными сапогами, потом поджал их под себя.

III

Кособугрову положительно все казалось странным.

Даже пальто, снятое с него разъярившимся швейцаром, и то казалось иным…

Перед ним явно трепетали. В нем заискивали. Ему засматривали в глаза, предупреждали каждое движение; а он, глядя на ковры, мебель, только недоумевал.

— Здесь секретарь живет?

— Нет, председатель.

«Какие комсомольцы все старые, толстые, как купцы…» — мысленно удивлялся Кособугров.

«Председатель», наверное, в ссылке был: неуверенный голос, дрожит.

— Вы… вы… — кто-то обратился к Кособугрову.

— Не «выкай», пора привыкнуть к «ты».

Все предупредительно захихикали, зашептались…