КАРОНИН, С., псевдоним, настоящее имя и фамилия Петропавловский Николай Елпидифорович, известен как Н. Е. Каронин-Петропавловский — прозаик. Родился в семье священника, первые годы жизни провел в деревне. В 1866 г. закончил духовное училище и поступил в Самарскую семинарию. В 1871 г. К. был лишен казенного содержания за непочтительное отношение к начальству и осенью подал заявление о выходе из семинарии. Он стал усердно готовиться к поступлению в классическую гимназию и осенью 1872 г. успешно выдержал экзамен в 6-й класс. Однако учеба в гимназии разочаровала К., он стал пропускать уроки и был отчислен. Увлекшись идеями революционного народничества, летом 1874 г. К. принял участие в «хождении в народ». В августе 1874 г. был арестован по «делу 193-х о революционной пропаганде в империи» и помещен в саратовскую тюрьму. В декабре этого же года его перемещают в Петропавловскую крепость в Петербурге. В каземате К. настойчиво занимается самообразованием. После освобождения (1878) К. живет в Петербурге, перебиваясь случайными заработками. Он продолжает революционную деятельность, за что в феврале 1879 г. вновь был заточен в Петропавловскую крепость.Точных сведений о начале литературной деятельности К. нет. Первые публикации — рассказ «Безгласный» под псевдонимом С. Каронин (Отечественные записки.- 1879.- № 12) и повесть «Подрезанные крылья» (Слово.- 1880.- № 4–6).В 1889 г. К. переехал на местожительство в Саратов, где и умер после тяжелой болезни (туберкулез горла). Его похороны превратились в массовую демонстрацию.
Николай Елпидифорович Каронин-Петропавловский
Проза / Русская классическая проза18+С. Каронин
Очерки Донецкаго бассейна
I
Сначала мн пришлось прохаться по Дону. Путь былъ выбранъ такой:
Это произошло еще въ Царицын. Собралось насъ четверо путешественниковъ, и ни одинъ не зналъ, что насъ ожидаетъ въ Калач на Дону, — есть-ли тамъ пароходы, когда они отходятъ, благодаря обмеленію рки, о которомъ мы смутно слыхали еще въ верховьяхъ Волги, — ничего не знали.
Въ Царицын намъ пришлось ждать позда цлый день, и это время мы употребили на собираніе справокъ. Самый дятельный изъ насъ, докторъ, отправился съ пристани въ городъ, откопалъ тамъ стараго своего знакомаго, товарища по университету, также доктора, и привезъ его къ намъ въ качеств «достоврнаго свидтеля». Этотъ достоврный свидтель тотчасъ же принялся посвящать насъ во вс подробности путешествія по Дону. Надола-ли ему скучная жизнь въ отвратительномъ город, извстномъ по всей Волг своимъ убійственнымъ климатомъ, подъ вліяніемъ-ли катарра желудка, о которомъ мы узнали при первомъ же знакомств, или просто ему стало весело въ новой для него компаніи, только свои сообщенія онъ приправилъ такимъ юмористическимъ соусомъ, что намъ стало жутко. У насъ на рукахъ былъ маленькій ребенокъ да больной товарищъ, съ которыми немыслимо было отправиться на пароход по Дону.
— Да почему? — допрашивали мы.
— А вотъ вы сами увидите! — говорилъ веселымъ тономъ скучающій царицынскій интеллигентъ. — Это вы на Волг-то избаловались, а по Дону не такъ… Пароходишко крошечный, вонючій. Душно, тсно. Не только во второмъ класс, но въ первомъ мста нтъ. Прилечь негд… По вашему путеводителю, вы въ Ростов будете на другой день? Какъ бы не такъ! Не на другой, а на пятый день вы попадете въ Ростовъ… И притомъ тснота, вонь, сть нечего, буфетъ — отрава, прислуга одичалая… Воды для чаю велишь принести — не слушается; если начнешь ругаться — грубитъ. Только и добьешься чего-нибудь, если въ морду дашь. Честное слово! Увряю васъ, всю дорогу дешь съ протоколомъ… А капитанъ держитъ себя полнымъ хозяиномъ. Пароходишка то и дло садится на мель. И какъ только слъ на мель, капитанъ сейчасъ командуетъ: «Третій классъ въ воду»! — и третій классъ прыгаетъ въ воду и начинаетъ стаскивать судно съ мели. Если пассажирамъ удастся быстро столкнуть съ мели свое суденышко, имъ дается изъ буфета по рюмк водки, а то бываетъ и такъ, что бьются въ песк цлый день.
— Да не можетъ быть!
— А вотъ вы увидите… Честное слово! Иногда по цлому дню стоишь на мели. Пассажировъ 2-го и 1-го класса просто высаживаютъ на берегъ, чтобы какъ можно облегчить пароходишко, и тамъ они остаются до тхъ поръ, пока онъ не снимется. Ну, конечно, сть нечего, кругомъ голая пустыня. Я въ третьемъ год халъ — жизнь свою проклялъ! Позжайте-ка лучше по желзной дорог, черезъ Грязи… А, впрочемъ, попробуйте, оно для перваго раза занятно…
Вотъ какого рода извстія принесъ намъ случайный нашъ знакомый. Слабая и больная половина нашей компаніи положительно возмутилась въ виду предстоящихъ ужасовъ путешествія по Дону. Мы, боле стойкіе, уговаривали все-таки хать, но уговаривали нершительно, сами не довряя своимъ аргументамъ, ибо, какъ настоящіе русскіе люди, не знали, правду говоритъ царицынскій обыватель или отъ скуки фантазируетъ. Говоря теоретически, можно было допустить возможность всего имъ разсказаннаго: и это битье по морд, и слдующіе за симъ протоколы, и команда капитана, чтобы третій классъ прыгалъ въ воду, и путешествіе вмсто двухъ дней — пять, — все это по-русски мыслимо, но, съ другой стороны, слишкомъ ужь фантастично допустить вс эти ужасы скученными въ одномъ и томъ же мст, тогда какъ въ дйствительности они всегда довольно равномрно распредляются по русской земл.
Къ нашему общему удовольствію, оцненному только впослдствіи, нершительные аргументы въ пользу путешествія по Дону перевсили, и мы отправились по Волго-донской втк на Калачъ. И все обошлось какъ нельзя лучше. Въ Калач мы должны были прожить въ ожиданіи парохода цлыя сутки, но это время провели отлично, поселившись въ пловучей гостинниц, устроенной на берегу Дона, рядомъ съ пароходною конторкой, а когда заняли мста на прибывшемъ пароход, то уже почти совсмъ успокоились; только даму съ ребенкомъ, боле всхъ напуганную разсказами царицынскаго обывателя, помстили, вмсто второго класса, въ первый.