Очерки античного символизма и мифологии

Три платоновских сословия — это какая–то холодная и безглазая статуя. Тут все живо, но какой–то особой, холодной и мраморной живостью; и тут, в сущности, все мертво, хотя и очень красиво, идеально, художественно мертво. Интересы «геометрии», симметрии, статуарного целого господствуют тут везде. Их легко заметить и в следующих мыслях, дополняющих общее устройство государства. Какая должна быть величина города? «Докуда может распространяться город, оставаясь единым, дотуда, чтобы он и распространялся, а не далее?» (IV 423b). «Пусть они [.правители,] всячески наблюдают, чтобы город с внешней стороны не был ни мал, ни велик, но достаточен сам для себя и един» (423с). «Если кто–нибудь из стражей окажется выродком, надобно отсылать его к другим, а кто между другими будет хорош, того переводить к стражам. Этим высказывалось, что и другие граждане, к какому делу кто способен, к тому одному исключительно, поодиночке и должны быть употребляемы, чтобы каждый, исполняя свое, был не множественен, а единичен и чтобы равным образом весь город стал одним, а не многими» (423cd) Это статуарное единство в пространстве соединяется и с неподвижностью во времени. Никакого прогресса и вообще никакой истории не может быть в платоническом государстве. Никаких изменений и нововведений не может быть там, где уже царит вечность и все уже подчинено вечным идеям. Особенно должны преследоваться всякие нововведения в области музыки и гимнастики — в этих двух главных сферах платоновского воспитания. «Не должно ни хвалить таких вещей, ни принимать их. От введения нового вида музыки действительно нужно беречься, так как оно вообще опасно, ибо формы ее не трогаются нигде помимо величайших законов гражданских» (424с). «Со стороны музыки и стражи должны построить крепость… И в самом деле… нарушение закона, входя этим путем, легко прячется… под видом увеселений, как бы не делая ничего худого. Да ведь и не делает ничего… кроме того, что понемногу вкрадывается, молча внедряется в нравы и занятия и отсюда уже более ощутимо переходит во взаимные отношения, а из отношений–то… с великою наглостью восстает на законы и правительства и оканчивает ниспровержением всего частно и общественно» (424cd).

g) Не нужно особенно увлекаться и законами. Совершенно не нужны законы о рабочих сделках, о ссорах, обидах и пр. Не нужны и особые судебные законы, никакие торговые законы. Нужно, чтобы были хорошие люди. «Ведь большую часть того, что надобно определить законом, они, конечно, и сами легко откроют» (425cd). Врачи тоже едва ли нужны. Они только размножают болезни (425е — 426b). Никакой закон не исправит людей, если они не исправятся сами. В особенности это касается обычных законов, соответствующих, главным образом, демократическим вкусам. «Истинный законодатель не должен трудиться над таким родом законов и управления, будет ли город устрояться хорошо или худо[828], потому что в первом случае такие законы бесполезны и ни к чему не служат, а в последнем они частью могут быть найдены каждым самим по себе, частью вытекают из прежних постановлений» (427а). «Величайшие, прекраснейшие и первые из законоположений» суть религиозные. К оракулу и надо прибегать с важнейшими вопросами. И эти величайшие, прекраснейшие и первые законы «относятся к сооружению храмов, к жертвам и иному чествованию богов, гениев и героев, также и к гробницам умерших и ко всему, что должно .совершать, чтобы боги были нашими заступниками, ибо таких–то вещей мы сами не знаем… да не обратимся и ни к какому иному истолкователю, кроме единственного бога» (427bс).