Очерки античного символизма и мифологии

Амбивалентность лосевского отношения к платонизму сказывается и в его понимании проблемы трагичности философии. Философия сама по себе, как и гениальный ум, недостаточна, по Лосеву, для того, чтобы претендовать на самую жизнь. Чтобы вобрать в себя жизнь и затем проникнуть в нее саму, чтобы, с другой стороны, перейти в область сверхчеловеческого и даже чтобы удержаться на уже достигнутой высоте и избежать ведущих в бездну субъективизма соблазнов, необходимо опираться па неоспоримо данную Истину. Необходимо Откровение. Вслед за Вл. Соловьевым и . Н. Трубецким Лосев объясняет немощь и падение «божественного» Платона, т. с. его жесткие социально–политические утопии, недостаточностью одной только силы ума, гения и нравственной волн (ВС 165—166). Более того, в своей работе «Платоновский объективный идеализм и его трагическая судьба» Лосев стремится придать этому трагизму, как он сам определил в более поздней работе, «всемирное философско–историческое значение» (ВС 166). Платонизм без Откровения, во всяком случае в социальной философии, — это прямой путь к философскому самоубийству, что и постигло, по Лосеву, Платона [885].

В этом смысле действительно можно сказать, что одной из главных лосевских тем была тема истории философии как трагедии[886] Но дело тут, конечно, не в биографических обстоятельствах, создавших весьма благоприятные условия для появления у Лосева этой тональности, — это слишком «простое» объяснение, и не в утверждении трагической бесперспективности философии как таковой (в «Очерках…», в частности, говорится, что трагически обособленный от жизни диалектик может и должен в конце пути вернуться к ней — с. 552). Причина трагичности философии кроется в том, что в принятых у нас терминах можно назвать неверным установлением ею своего бытийствен–ного «адреса». По Лосеву, трагична в себе или ведет к трагическим последствиям, не зависящим от исходных благих намерении, всякая философия, которая замыкается на себя, отказываясь от Откровения, и, сосредоточившись на сугубо человеческих возможностях и проблемах, претендует на роль вершителя или истолкователя исторических судеб культуры и человечества. Это не обособление. не шаг в сторону, а движение вниз. Именно такого рода движение вниз по ведущей вверх лестнице и совершает, по Лосеву, вся новоевропейская философия в целом и особенно в XX веке.

Но это не единственный путь для философии, и трагедия не есть се неизбежная судьба. Во всяком случае сам Лосев менее всего может быть назван трагическим философом: вопреки всему его тексты всегда излучают светлую силу и спокойную уверенность в неоспоримости достигнутой Истины, хотя он практически никогда не имел возможности свободно и открыто говорить о ней своему читателю.

Л. А. Гоготишвили

ПРИМЕЧАНИЯ

Довоенный архив А. Ф. Лосева, за исключением немногочисленных фрагментов черновиков и рукописей, почти не сохранился, поэтому в основу настоящей публикации положено единственное издание «Очерков античного символизма и мифологии». Т. I (М.: Издание автора, 1930), вышедшее тиражом 750 экземпляров. Материалы для последующих томов (в предисловии к т. I А. Ф. Лосев говорил, что у него «этих очерков… набирается на несколько томов») исчезли.

При подготовке текста были прежде всего исправлены явные опечатки (заметим, что список «Важнейших опечаток», хотя и значится в оглавлении издания 1930 г., на самом деле в книге отсутствует), в отдельных случаях изменена устаревшая орфография (адэкватный, нивеллирование, нео–кантиан–ство и т. п.), пунктуация приближена к современной, упорядочена нумерация авторских примечаний (сняты «а», «б»). Слово «трансцедентный» оставлено в авторском написании. В целях унификации способов выделения текста разрядка была заменена на полужирный курсив (она оставлена лишь в греческом тексте). Господствующим способом выделения текста у автора является курсив, и он оставлен без изменения. Все эти случаи в примечаниях не оговариваются. Не оговариваются и случаи исправления цитат (проверялись только те из них, в которых были заподозрены ошибки). Вообще следует указать, что книги А. Ф. Лосева являются памятниками эпохи, целостными ее документами и включенные в них тексты других авторов образуют единство со всем организмом книги; в таком виде они и печатаются (заметим в этой связи, что перевод Платона, принадлежащий В. Н. Карпову и составляющий львиную долю цитат, имеет явные следы правки А. Ф. Лосева).

Что касается случаев вмешательства в текст, то немногочисленные конъектуры помещены в угловые скобки, а исправления ошибочно употребленных слов указываются в примечаниях. Так как в этих случаях возможно (по крайней мере теоретически) и иное прочтение текста, читатель сам может судить о правомерности внесенных поправок. В единственном случае, где текст явно искажен, но править нужно всю фразу (чего издатели не считают вправе делать), в примечании (322) оговаривается, что данное место в первом издании выглядит именно так.