Очерки античного символизма и мифологии

4. Космополитическая социология. Греческая социально–политическая мысль, рассматриваемая в целом, представляет собою несколько основных типов, в центре которых почти всегда лежат более или менее ярко выраженные элементы пессимистического миропонимания и настроения. Не было, может быть, народа, более предавшегося политическим страстям, чем греки. И не было, кажется, народа, более пессимистически смотревшего на общественную и государственную жизнь человека, чем те же самые греки. История греческой политической литературы есть история пессимизма, или, говоря точнее, она есть история теоретических приспособлений к необходимости социального бытия — на фоне одного и того же пессимистического настроения, то грозно обличительного, то добродушно насмешливого, то усталого и безразличного. Нашей задачей и является рассмотрение греческой политической мысли в ее целом, для чего необходимым является выдвинуть общие и наиболее характерные для нее элементы.

а) Первую стадию (или первый тип) в истории греческой политической мысли, в соответствии с сказанным выше, можно назвать космополитической. Это эпоха милетской натурфилософии, эпоха основной метафизической антитезы древнейшего периода — элеатского неподвижного бытия и гераклитовского всеобщего процесса, и эпоха примирительных попыток Эмпедокла, Анаксагора и атомистов.

Общее настроение этого периода, как известно, космополитическоеВзор философов падает не на частные явления бытия, с их мимолетными и пестрыми началами и концами, но на бытие в целом. Пробуждающаяся философская мысль видит мироздание во всей его шири и необъятности, во всей его жути и несогласованности. ', основное начало бытия, мыслимое у Фалеса как вода, у Анаксимена как воздух, у Анаксимандра как бесконечная субстанция, не сводимая ни на один чувственный элемент, — все это, конечно, яркие типы интуитивного постижения сущности мира и не простой лепет младенца. Эти философы мыслят бытие цельным и единым; и никто из них не признает за конкретной, реальной вещью какого–либо самостоятельного и самодовлеющего существования. Мир един. О «древнейших философах» Аристотель говорит: «То, из чего состоит все сущее, из чего оно происходит впервые и во что оно конечным образом разрешается, что пребывает как неизменная сущность в изменении своих состояний, — это они признают элементарной основой [стихией], это считают началом всего существующего. И поэтому они полагают, что ничто не происходит и ничто не уничтожается, так как одно и то же естество пребывает вечно»[743] Фалесу Аэций прямо приписывает изречение: космос един. По Диогену Лаэрцию, Анаксимандр «говорил, что начало и элемент [стихия] есть беспредельное… что части изменяются, целое же остается неизменным». То же у Анаксимена, который, по Симплицию, говорит что «природа, лежащая в основе [всего], едина и беспредельна»[744] . Красной нитью идея единства и гармонии проходит через пифагорейство (ср. пифагорейскую «гармонию сфер»)[745], через Гераклита, с его , «скрытой гармонией», которая «сильнее явной» [746], с его учением о Логосе [747] и определенных мерах воспламенения и угасания всемирного Огня, — наконец, через элеат–скую философию с ее [748], через Анаксагора с его всемирным Умом, через Эмпедокла с его мировым Сфером и пр. Это — одно непоколебимое убеждение начального периода греческой философии, космополитического. Но наряду с этим стоит и другое, без которого также немыслим этот период.

Анаксимандр, прозревший целость мироздания, произносит такие слова: «А из чего возникают все вещи, в то же самое они и разрешаются согласно необходимости. Ибо они за свою нечестивость несут наказание и получают возмездие друг от друга в установляемое время» [749] Реальный процесс бытия философ мыслит, следовательно, как постепенное созидание и разрушение. По коренному воззрению пифагорейцев, «тело — могила», душа испытывает ряд превращений и переселений, и все явления обладают постоянной повторяемостью. По Гераклиту, «гармония составляется из противоположностей целого и не целого, соединяющегося и разнообразного, мелодичного и немелодичного» [750] «Война есть отец всего, царь всего» [751]. «Вечность есть играющее дитя, которое расставляет шашки: царство [над миром] принадлежит ребенку» [752]. Вот миросозерцание этих древнейших философов: отдельные вещи смертны, их происхождение случайно, они уничтожаются при всемирном пожаре; остается вечное и единое бытие, в котором нет наших вещей и предметов, оно — гармония, ибо оно есть все и довлеет себе.