Очерк и публицистика. Журнал "Наш современник" № 2, 2012

На протяжении всей своей творческой жизни Пушкин не раз возвращался к этому юношескому стихотворению, что говорит об осевом, принципиальном значении для него заявленной на заре жизни темы. Последняя редакция относится к 1829 году, и в ней ещё отчетливее проступил образ хранительного для России сонма её национальных героев, вне связи с которым нет исторической жизни народа. А великая тень Суворова вновь возникает под его пером в стихотворении, до сих пор возбуждающем бурю страстей. Том, где сегодня каждая строка бьёт мощным разрядом острейшей политической актуальности — и где вопрос о твёрдости выстаивания России на западном рубеже оборачивается вопросом о её конечной исторической судьбе. Так не подобает ли и нам теперь, когда «строй твердынь» откатился далеко на восток, вспомнить о Суворове? Тем более, что только что (будь то по старому или по новому стилю) миновавшее 220-летие заключения Ясского мира, столь много давшего России и так неразрывно связанного именно с его именем, вообще никак не было отмечено в стране — ни на государственном уровне, ни либеральной, ни даже патриотической печатью.

* * *

Какая судьба! Ведь 200-летие пришлось как раз на первые недели после гибели СССР, что придало этой дате особый, траурный оттенок. Но тогда, в суете нового обустройства обрубков исчезнувшей великой страны было совсем не до юбилейных дат, особенно же несущих на себе отпечаток предосудительного «великодержавного шовинизма». Но вот и через 20 лет забвение, окутавшее тогда эту дату, не только не рассеялось, но даже ещё больше сгустилось, что особенно контрастно проступило на фоне шума и театральной пестроты, с которыми в истекшем году вспоминали об Итальянском походе, как особую заслугу русского полководца отметив, между прочим, спасение им «папского престола» от посягательств впавших в революционное безбожие французов («Независимая газета», 1 июня 2011 года). О том же, что по Ясскому миру Россия вернула себе земли, входившие ещё в состав Древнерусского государства, не вспомнил никто. Как и о том, что по его разрушении они продолжали жить русской жизнью, на протяжении почти шести веков сохраняя многие черты этой исчезнувшей славянской государственности (уже почти утраченные Москвой), не говоря уже о русском языке и православной вере.

Именно поэтому в 1791 году обитавшее здесь многоэтничное, но сложившееся на восточнославянской основе население вошло в состав Российской империи так, как входят в давно и не по своей воле покинутый, но не позабытый родной дом. В течение всех последующих, вплоть до распада ССР в декабре 1991 года, двухсот лет наполненных многим нелёгкими событиями, ни разу не обнаружив даже тени каких-либо намерений отделиться от «материнской земли» — России. Обо всём этом напоминает памятник великому полководцу на центральной площади столицы так до сих пор и не признанного, в том числе и Москвой, Приднестровья. Но ни один из руководителей постсоветской России не почтил его своим вниманием, как не сделал этого и патриарх Кирилл, в ходе своего недавнего пастырского визита на эту окраину бывшей империи миновавший Тирасполь, хотя посещение его предполагалось по предварительному плану поездки. Политически-конъюнктурный характер причин такого решения слишком очевиден для всякого, кто хоть сколько-нибудь следил за развитием событий вокруг непризнанной республики в преддверии недавно состоявшихся в ней президентских выборов. Но не только приднестровская паства, с трепетом и надеждой ожидавшая предстоятеля РПЦ, оказалась обойдена его вниманием — не удостоился ведь почтительного поклона и Суворов. Цветы патриархом были возложены не к конной статуе в центре Тирасполя, а к памятнику молдавскому господарю Штефану Великому в Кишинёве, при обстоятельствах опять-таки довольно курьёзных, на которых впрочем, не вижу необходимости останавливаться здесь.