Очень сказочная работа 1

– Ну не знаю, – усомнилась в такой моей ловкости и доблести даже очень любящая меня мама, – такие девицы уж вроде вымерли еще в прошлом веке. Да и не ловок он по женской линии, совсем неловок…

Я и в самом деле не заманивающий своими статями женщин роковой мачо, да и нет у меня выраженного мужского шарма и обаяния. Типичный очкарик-ботаник, только еще глуповатый и неловкий в придачу.

– Может еще повезет…, – неуверенно предположил оптимист-отец. – Всякое ведь в жизни бывает – дуракам частенько удача сама в руки прет.

Только я ведь еще и невезуч, вдобавок ко всем моим красотам. Если вероятность вляпаться в какое-нибудь дерьмо составляет всего один процент от возможных исходов, я его ни за что не упущу, и вляпаюсь в это ароматное вещество обязательно. В общем, кругом перспективный студент, покоритель бескрайних сибирских просторов и присуха девичьих сердец! А я против, активно против опасной поездки невесть куда в одиночку. Вдруг по пути привяжется опасный уголовник со стажем? Он же меня легко ограбит и ссадит на первом же полустанке, а сам умчится в привычную ему сибирскую воровскую малину. Но моим мнением в нашей семье никто и никогда не интересовался.

Поездка под охраной специально обученного всем видам боя майора на фирменном поезде в столицу нашей Родины вдруг показалась мне гораздо предпочтительнее. Этот опытный офицер злого зыка играючи засунет в дыру вагонного унитаза вместе с его финкой и наколками, не раздумывая: пролезет, не пролезет, покажет, как и куда проехать в самой Москве, пристроит на бесплатное обучение и временное жительство, выдаст подъемные и вообще за мной присмотрит. А за артефактами еще невесть когда отправляться, вдобавок в милую сказочку, где даже женщина Олимпиада проявляет себя недюжинным бойцом. На фоне отцовских опасных затей эта перспектива вдруг стала казаться мне сияющей. Решено! Вечером иду на окончательное совещание к Палычу и будь что будет! Родительские споры и обсуждения как-то сразу показались мне неинтересны.

– А может мне вместе с Димочкой в Сибирь поехать? Пригляжу за ним в дороге, покормлю.

– Потом его спать уложишь и колыбельную споешь. Хватит уже этого лося на каждом шагу нянькать и ублажать! Он ростом уже выше меня вымахал, а все простейшую яичницу сам себе толком пожарить не может – вечно или яйца уронит, или масло мимо сковороды нальет. И все это плоды именно твоего ласкающего воспитания. Этак ты и на работу его еще потом водить начнешь.

– Ну, зачем ты так грубо…

– Все! Проехали! Ты свой очередной отпуск еще в марте месяце отгуляла, а сейчас всего лишь август, и все ваши опытные тетки на отдых отправились. Отгулы у вас давать не принято, желающих вместо тебя поработать наверняка не отыщется, что ж тебе из-за этой никому ненужной поездки увольняться что ль?

– Да это все, конечно, верно, но…

Я не выдержал и гордо удалился из родительской спальни. Моего ухода никто даже и не заметил. Сначала вволю наелся на кухне, а потом завалился на диван в своей комнате и решил поразмышлять о будущем спокойно. Бесплатное обучение в столице, за которое мне еще и станут платить, очень привлекало и хотелось немедленно стать вечным студентом.

И ладно бы хоть эта лафа длилась какое-то разумное время, лет пять-шесть, а то всего-то пару месяцев. Что такое пара месяцев? Да нет ничего! А там выгонят в чисто поле, разгуляться на просторе, враз какой-нибудь палицей или булавой по неразумной головушке огребешь от разбойника или славного витязя. Примут за чужака, и мне капец.

Мои оправдания, что я полностью русский и в доску свой, в расчет могут и не принять, ведь раньше татарином называли любого сомнительного человека, появившегося с юго-востока, и плоховато знающего наш язык. Говорят в этом тридевятом сказочном царстве-государстве наверняка на древнерусском, чуждом и непонятном для меня языке. И за два месяца такого полиглота как я, никакому языку обучить невозможно.

Школьная учительница-англичанка за несколько проведенных в моем обществе лет с этим смирилась и ставила дежурные трояки, уже даже не пытаясь вникать в бездны моей лингвистической тупости и бездны моего незнания языка Шекспира и Байрона. Попытки объяснять мне все эти презеты и континиумы, борьбу за разучивание минимального словарного запаса, не говоря уж о правильном произношении, она бросила еще на первом году нашего знакомства. Приливы неистового гнева, который охватывал ее первое время после моих блестящих ответов с дежурным криком непонятно что обозначающем: «Анде зе до»! – тоже постепенно сошли на нет. А тут вдруг я бойко заговорю на практически неведомом мне языке всего за каких-то два месяца? Ну это просто какая-то нереальная задача! Впрочем, чего мне больно бояться? Пусть позабавятся шестьдесят дней, а потом уволят без выходного пособия, не обеднею, ведь у меня и сейчас ничего нет.