Очень хочется жить

— Все в порядке, мой лейтенант! — оживленно откликнулся он, шагая сбоку телеги, на которой лежал полковник. — Скоро они вернутся с первыми весточками. Хорошая пора нам выдалась: темно, прохладно, холодок не даст задремать!.. Как вы себя чувствуете, товарищ полковник?

— Отлично, капитан. — У Казаринова, видимо, тоже было приподнятое настроение. — Я рад, что на вас наткнулся, ребятишки, — чувствую себя в строю, хоть и без ноги, а в строю. И вы… Вы знаете, какие вы? Я вот лежал в этой лесной сторожке и присматривался к вам… Да вам цены нет! Разве ж такие люди дадут себя победить?! Нет!.. Я это говорю вам сейчас, перед боем, чтоб вы знали… — Казаринов приподнялся на локте, посмотрел на меня, потом на Волтузина. Капитан засмеялся.

— Знаем, полковник: воин без веры в победу — не воин. Он должен истлеть! А мы живем. Посмотрите, какая сила и впереди нас и за нами?..

В темноте как бы тек неумолчный, приглушенный шорох шагов, позвякивание оружия, гул сдержанных голосов. Голова колонны, выйдя из леса, уже двигалась полем, и урчание моторов стало явственнее, хотя доносилось издалека.

Через час от Щукина прибежал связной и сообщил, что колонна продолжает движение по указанному маршруту, никаких происшествий не произошло. А через два часа явились разведчики Гривастов и Кочетовский, оба нетерпеливые, запыхавшиеся и какие-то накаленные.

— Товарищ полковник, разрешите обратиться к лейтенанту Ракитину? — распаленно проговорил сержант Кочетовский и, не дожидаясь ответа, доложил мне: — Мы только что из Назарьева. Там полная тишина. Мы прошли почти полдеревни. В проулках много подвод и грузовиков. Часовые только на главной улице; на одном конце у крайней избы один сидит на бревне с девчонками, что-то лопочет им по-немецки и смеется, и на другом конце один, этот ходит поперек улицы и играет на губной гармошке. Хотелось пощекотать его ножичком, но дружок вот не позволил… У них в каждом окошке свет, — не остерегаются, гады, фасонят!..

Гривастов перебил его густым баском:

— Два взвода задавят гарнизон, товарищ лейтенант. Мы проводим их, покажем…

Капитан Волтузин послал связного к командиру роты. Вместе со связным исчезли во тьме и разведчики.

Колонна, минуя Назарьево, двигалась на Лусось. Кончилось поле, на пути широкой и угрюмой стеной встала темнота, — это был неглубокий и негустой перелесок. Справа, сквозь поредевшие стволы, замелькали из Назарьева огоньки. Занавешивать окна, скрывать свет гитлеровцы считали, очевидно, унизительным для себя, — они не только не подозревали об опасности, но и пренебрегали ею. И когда мы пересекли лесок и очутились на открытом месте, светлых окошечек как будто стало больше…

Ко мне молча приблизился Прокофий Чертыханов, тронул за плечо.

— Наденьте каску, товарищ лейтенант, — сказал он негромко и настойчиво, сунув мне в руки тяжелый, с острыми краями шлем, который я не любил. — Наденьте, — повторил он суровее — должно быть, солдатским нюхом своим чуял приближение тревоги и опасности. — Вы бы, товарищ полковник, легли, — посоветовал он Казаринову, — сено мягкое, ароматное, лежите себе…

Мы уже миновали Назарьево, когда вспыхнула перестрелка, бурная, стремительная и особенно внезапная в настороженной полночной тишине. Автоматные очереди скрестились, сплелись в клубок; стремительными скачками метались короткие взрывы гранат. Ровная строчка трассирующих пуль прошила черное глухое небо, вторая очередь рассыпала над головами цветной горошек… Расстояние сливало крики атакующих в одну сплошную тягучую ноту: а-а-а!!! Звук то стихал, приникая к земле, то взмывал, наливаясь неистовой силой…

Я взглянул на часы, они показывали пять минут первого. Мы не задерживались. Полковник Казаринов, сидя в телеге, чутко прислушивался к перестрелке.

— По-моему, все идет, как по нотам, как говорит твой Чертыханов, — заметил он, обращаясь ко мне. Вместо меня отозвался капитан Волтузин:

— Точная задача точно исполняется, товарищ полковник. — Капитан казался еще более возбужденным.

Впереди, в колонне кто-то вскрикнул, а потом трижды выстрелили. Волтузин бросился вперед узнать, в чем дело, и вскоре вернулся, доложил возбужденно и радостно:

— Два фашиста, вырвавшись из Назарьева, напоролись на колонну и были пристрелены. Только и всего…