Очень хочется жить

Солнце, клонившееся к закату, светило ярко и сильно. Справа от меня одиноко торчал из ниши шлем Прокофия Чертыханова. Ефрейтор вынул затвор и отбросил в сторону, потом размахнулся и закинул ружье в воду: не стало патронов. С правого фланга по песчаной кромке у воды устало шел политрук Щукин. Обрадованный его появлением, я хотел бежать навстречу ему, но в это время сзади что-то стукнулось в бруствер. Я быстро повернул голову - упала граната! Она шипела, чертя длинной деревянной ручкой полукруг. Сейчас взорвется! Я пригнул голову. На спину мне обвалился пласт земли, потом что-то тяжко придавило. «Должно быть, пулемет», - догадался я, теряя сознание.

Я очнулся, когда вода коснулась лица: Чертыханов затащил меня в реку.

- Проснулся! - Прокофий обрадовался. - Плыть можете?

До берега оставалось несколько метров. Я тихо плыл на боку, сберегая силы. Прямо перед моими глазами с цоканьем взбилась цепь фонтанчиков: немцы, придвинувшись вплотную к реке, обстреливали переправлявшихся. Сейчас фонтанчики захлестнут и мою голову… Нырнуть бы!.. Но руки и ноги онемели. Если скроюсь под водой, не выплыву.

Сзади, шумно отдуваясь, плыл Прокофий Чертыханов. Он что-то промычал: в зубах его была зажата веревка, за нее он тянул поклажу, завернутую в плащ-палатку. Силы окончательно иссякли, когда я почувствовал сзади облегчающий, спасительный толчок; Прокофий понял, видимо, что я вот-вот пойду ко дну. Вскоре колени коснулись грунта. Я с трудом выполз на илистый берег, лег прямо в грязь и закрыл глаза от мучительной, усталости. Неподалеку от меня вышел из воды Щукин…

- Надо уходить! - крикнул Щукин; немцы все еще стреляли. - Вставай! - Я не двигался. Щукин крикнул настойчивей, над самым ухом: - Вставай!!

Я заставил себя подняться. Качнуло. Одежда, намокнув и отяжелев, прилипала к телу, мешая идти. Я оглянулся на тот берег. Немцы, прекратив стрельбу, застучали топорами на мосту, пилили, обрезая путь огню, скоро они наведут переправу и хлынут на Смоленск… Несколько человек ходили по берегу с носилками и убирали убитых - своих и наших.

- Кто сказал, что Оня Свидлер плавать не умеет? - заметил Чертыханов небрежно, с насмешкой. - Захочешь жить, так не то что поплывешь - гусаком полетишь! Видишь, зацепился за бревнышко и гребет. Вон куда отнесло его течением! Выгребет, - заверил Прокофий.

Я не нашел среди плывущих Свидлера. В голове звенело нестройно, дребезжаще, нехорошо: разрыв гранаты сказывался…

ЧАСТЬ ВТОРАЯ 1

Мы вступили в осинник, где стояли недавно наши тылы. Здесь все было разбито и разметано - пусто. Чертыханов, зайдя за перевернутую повозку, поспешно снял с себя гимнастерку и штаны, выжал их, затем скрылся куда-то и вскоре вернулся с тремя парами сапог - снял с убитых.

- Выбирайте, кому какой калибр по размеру, - деловито сказал он, бросая перед нами сапоги. - Я пойду похороню погибших. А вы пока одежу выжмите. Не беспокойтесь, немцы, если, переправятся, сюда не пойдут, они любят по гладенькой дорожке катить… - Он отыскал возле телеги лопатку и ушел.

Мы остались вдвоем со Щукиным - командиры без войск. Горькая., отчаянная вина легла на душу. Было тяжко оттого, что потерял всю роту, а сам остался цел и невредим. И в то же время в груди настойчиво, неумолчно, почти ликующе запела знакомая струна: жив, здоров, уцелел!

- Ну, что голову повесил? - сказал Щукин, выжимая гимнастерку. - Устал? Не ко времени. Завинчивай гайки до предела, пока сердце выдерживает. Иначе конец. Что будем делать?

Я промолчал. Что можно сделать троим почти безоружным людям? Щукин уже надел гимнастерку и примерял сапоги.

- Хороши, точно на меня сшиты. Эх, отходили чьи-то ножки по стежке-дорожке!.. - Он пододвинул мне вторую пару. - Надевай, эти, кажется, побольше… - Мне не хотелось двигаться, только бы забыться, хоть на минуточку!

Появился Прокофий Чертыханов, по-прежнему расторопный, неунывающий и до бесстыдства оживленный.

- Захоронил, товарищ лейтенант, - доложил он бодрым голосом. - Всех четверых уложил, родименьких, в одну постельку: спите, товарищи, на вечные времена, - Он присел на корточки возле меня. - Не по себе, товарищ лейтенант? Такой бой слона укатает!.. Ничего, сейчас я вас вылечу… - Прокофий развязал свою плащ-палатку. Все было запаковано с умом: два немецких автомата с запасными магазинами, краюха хлеба, несколько пакетов для первой помощи, ботинки с обмотками, бинокль и две фляги. Отвинтив у одной пробку, он понюхал, крякнул от предвкушения, - Не лекарство - поэма, как говорил мой покойный друг Суздальцев. Хлебните-ка…

Это был спирт. После двух - трех глотков сразу зажгло, засосало внутри; захотелось есть. Я потянулся было за хлебом, но Чертыханов поспешно спрятал его.