Очарование зла

Святополк-Мирский обрадовался, заслышав голос Веры, чрезвычайно. Его радость, однако, не шла ни в какое сравнение с чувствами Трайла. Роберт ощутил, как в самой полной мере воплотилась его мечта; до завершения счастья ему не доставало последнего кирпичика, и встреча с Верой этот кирпичик заложила; здание приобрело законченную форму. Мирский же был похож на голодного, которому выдали тарелку супа и тем самым отсрочили неминуемую смерть на несколько дней.

Когда они встретились в роскошном Верином номере, Вера поразилась произошедшей с ним перемене. Он похудел и осунулся. В Париже он был печален, в Москве он приобрел затравленный вид. У него появилась странная привычка втягивать голову в плечи. И еще возникло неуловимое, но тем не менее явственное сходство с Орловской, что было совсем уж непонятно: эта жалкая, рано постаревшая, никому не интересная Орловская — и Святополк-Мирский. убежденный «возвращенец», журналист, человек образованный, начитанный и очень неглупый… Что между ними может быть общего? Вера недоумевала, но решила оставить расспросы на потом. Захочет — сам расскажет. Даже в коммунистическом мире человек может быть несчастлив в любви. Или неудачлив в работе. Такое ведь тоже случается.

Номер у Веры был роскошный — щедротами организации, которая платила за все, включая билеты в Большой театр. Вера над такими вещами не задумывалась. Она привыкла к тому, что за нее платят мужчины. Те или другие — не важно. Большинство просто выкладывало деньги, ничего не требуя от самой Веры. Ну разве что счастья заплатить за нее. Это делали и ее отец, и многочисленные ее поклонники, а теперь вот — товарищи по борьбе. Она принимала это как должное.

Святополк-Мирский вошел в номер, робея. Он далеко не сразу стал самим собой, немного отрешенным и грустным. Столик был уже сервирован закусками и шампанским.

Святополк-Мирский вдруг схватил бутерброд с икрой и быстро отправил в рот. Веру поразила хищность этого движения.

— Налейте мне шампанского, — попросила она.

С бокалом в руке посмотрела на него, улыбаясь.

— Ну, Дмитрий, здравствуйте… Скажите и вы мне: добро пожаловать в Москву!

— Добро пожаловать, Вера… — Он вздохнул, выпил немного, усмехнулся. Лицо его порозовело. — С тех пор как я вернулся в Россию, впервые сижу за таким столом… Говорят: к хорошему быстро привыкаешь. Знаете, Вера Александровна, к плохому тоже привыкаешь ужасно быстро.

— К какому плохому? — удивилась Вера.

Святополк-Мирский покачал головой:

— Я ничего не говорил о плохом…

Вера заговорила сама:

— Все мои вечера в Советском Союзе похожи на сказку. Я даже не представляла, что здесь такая необыкновенная, такая радостная жизнь. Это нужно увидеть собственными глазами, иначе можно счесть за пропаганду. Как и происходит в Париже. Вы были правы, когда стремились сюда… Теперь я это признаю.

— Да, — сказал Святополк-Мирский. — Точно. Вот и товарищ Сталин сказал, что жить стало лучше, жить стало веселей.

Вера пристально посмотрела на него. Круги под глазами, обвисшие щеки… Казалось, Святополк-Мирский недоедает и очень плохо спит. Может быть, он болен?

— Глядя на вас, этого никак не скажешь, — призналась Вера. — Мне даже начинает казаться, что вы совершенно не рады нашей встрече.

— Ну что вы! — вяло возразил он. — Я очень рад. Хоть вы приехали не ко мне, а к Профинтерну.

— Да ладно вам! — Она махнула рукой. — Разве мы теперь не единомышленники?

— Знаете, Верочка, отчего, я думаю, наиболее здоровая часть эмиграции так рвется на родину? Отчего вся наша замечательная аристократия так замечательно разлагается в Париже? И ведь это, заметьте, те же самые люди, что воевали, издавали законы, вообще что-то делали для России… Почему они превратились в такое гнилье? Знаете?

— Откуда мне знать? — Вера ослепительно улыбнулась. Было очевидно, что проблема загнивания эмиграции больше никоим образом ее не затрагивает. Но Святополк-Мирский все равно сказал:

— Я думаю, дело вот в чем. Каждый человек, покидая родину, уносит с собой тот миг, в который он ее оставил. И продолжает жить в этом мгновении. К примеру, взять Американские Соединенные Штаты. Эту страну основали пуритане-эмигранты, гонимые у себя на родине. Они увезли в Америку дух пуританской независимости. И до сих пор целая страна живет этим духом. Что же произошло у нас? Какой миг увезли с собой в Париж наши эмигранты? Увезли они Россию процветающую? Родину Пушкина, Толстого, Шаляпина, наконец? Увезли они Россию воюющую, отважную? О нет! Они увезли с собой революционный бардак, сумасшествие последних пароходов в Константинополь, голод, барахолки, вши и банды на железных дорогах. В этом — вся беда. Большинство нашей эмиграции застряло в бардаке последних революционных дней, в кошмаре поражения и бегства. Человек должен жить на своей родине, терпеть и мучиться вместе с нею. Только тогда он может расти и развиваться нормально, без этих мучительных искажений.

— Но ведь вы вернулись, — напомнила Вера. — Теперь все хорошо!

— Да, — уронил Святополк-Мирский, — теперь все хорошо. Благодарю вас за прекрасный вечер, Вера Александровна. Мне пора идти.