Очарование темноты

— Они бы дали, — перебил Акинфин, — новых сохозяев, которые бы повели себя... Неизвестно, как бы повели себя. Нам достаточно и того, что мы не знаем, у кого находятся и кем так упорно припрятываются акции, легкомысленно развеянные Клавдием и еще более легкомысленно врученные ему вместо наличных денег. Деньги безличны. Он пропил, прокутил их — и все. Акции же... Вы сами понимаете, Георгий Генрихович, что такое акции. А теперь скажите: кто подстрекает вас на это дополнительное расширение совладельцев?

— Только верность вам и фирме, Платон Лукич.

— Я постараюсь убедить себя в этом, Георгий Генрихович. А вы бы взаимно постарались убедить себя в необходимости скупки неизвестно где прячущихся акций. Может быть, для этого следует придумать убедительный испуг неизбежного падения их курса. А может быть... Я что-то плохо стал разбираться в самом очевидном...

Платон Лукич хотел развить свои мысли, чтобы проверить, не перепродался ли кому-то Штильмейстер, но в это время вошла Цецилия и, бросившись в объятия мужа, сказала:

— Милый, как изменилось твое лицо...

Лучинины прибыли «своим вагоном». Он был поставлен в тупичок ветки неподалеку от акинфинского парка. Там, где стоял собственно свой, а не «зафрахтованный», вагон Платона Лукича.

Лев Алексеевич нескрываемо был доволен, что война развязала узел его сомнений и подняла шлагбаум в долго ожидаемое. Теперь он приехал, чтобы убедить Платошу последовать его примеру. Лучинин не говорил, а как по писаному читал:

— Зачем нам подвергать себя в пятнадцатом, а может, и в этом году удесятеренным опасностям тысяча девятьсот пятого года и стать жертвами солдатских штыков, которые рекомендуют им повернуть в сторону тех, кто посылает их на гибель?

Для Льва Алексеевича ближайшее будущее России виделось в таких подробностях, что вступать в пререкания с ним было так же нелепо, как и с теми, кто предсказывал на неиграных картах, окропленных святой водой, день и число заточения кайзера Вильгельма в Шлиссельбургскую крепость.

— Позвольте уж мне самому распорядиться собой, — категорически отрезал Платон дальнейшие разговоры об его отъезде. — И позвольте изумиться, как могло в голову прийти путешествие из Шальвы в Молоховку через два океана и Американский материк.

— Да, Лев Алексеевич, — вмешался Макфильд, — вначале и мне этот длинный путь показался самым коротким и безопасным. Когда же я взял в руки глобус, то увидел, что нам придется объехать весь земной шар. И я отказался от этого предприятия. Есть много способов очутиться в Англии.

— Да, мистер Макфильд, но лодки... подводные лодки...

Вечером Лев Алексеевич признал свой кругосветный рейс еще более опасным, а утром последовал совету Платона.

— Зачем нужны два вагона для возвращения в Петербург, когда достаточно одного вагона Платоши? В этот более просторный и удобный вагон уместятся редчайшие статуи, картины, да еще останется место для тех реликвий, которые Платоша не пожелает оставить в Шальве...

Дорогой вагон был оплачен и возвращен железной дороге. В свой вагон было перенесено, переупаковано все, что нужно было уберечь от солдатского погрома, который разразится в конце этого года или в начале того.

Теперь можно было не спешить, пробуя еще одну возможность — повлиять на Платошу через Вадимика.

У Вадимика было свое особое мнение. Он считал постыдным убегать от кайзера к английскому королю Георгу.

— Это, папа, не по-офицерски, — запальчиво сказал перераставший своего отца Вадимик, выглядя старше своих двенадцати лет. Он еще более и огорчительнее напоминал Клавдия.

— Ты, Вадим, уже чувствуешь себя офицером.

— Да, папа. У меня уже есть настоящая шашка, ремень с портупеями и форма. И если бы меня могли принять в армию, я бы знал, как поставить на колени всех наших врагов.

— Как же, мой мальчик?

— Нужны доменные печи, папа! Много доменных печей! Очень много!

— Ты прав, мой умник. Тогда у нас было бы много оружия. Пушек, снарядов, пуль...

— Нет, папа, пули хороши только для дуэли. Когда двое. Но теперь не бывает так, чтобы один царь дрался со вторым и кто кого убьет, тот и победитель. И потом... Потом я думаю, что наш император Николай Александрович невысок ростом. Он не выше тебя, а Вильгельм, мне кажется, с детства учился стрелять. И он как гвардеец.,. Нужны, папа, домны на колесах...

— Домны на колесах? Зачем же на колесах?

— Чтобы солдаты могли толкать их впереди себя и заливать врагов огненной лавой. Тогда, папа, война могла бы закончиться тут же. Ты представляешь, как это здорово... Впереди домны поливают огненной лавой, такой же, как у нас. А позади солдаты толкают домны на колесах. Домны закрывают солдат от пуль, а врагов ничего ни от чего не закрывает... Хочешь, я тебе покажу... У меня нарисована доменная атака. Там нарисован и офицер на коне. Это не я, папа. Ты не подумай... Это другой, похожий на меня...

Платон обнял Вадимика, усадил на колени и принялся ласкать...

— Милый мой, последний и единственный Акинфин! Ты необыкновенный выдумщик. Только жаль, что ты далеко растешь от доменных печей.