— Тут я получил от твоего канцлера предложение перенести заседание Коронного Совета. Согласен, надо некоторое время подумать над складывающейся ситуацией. Однако помимо престолонаследия есть другие наболевшие вопросы. Например, соблюдение экологической дисциплины. Луонский по наглому осваивает заповедные земли, пытаясь сверх всякого приличия увеличить экспортный потенциал своего домена. Я предлагаю незамедлительно обсудить этот вопрос на Совете и поставить Виктора на место. Твое мнение?
— Не знаю, наверное, надо…
— Вот и хорошо. Значит, договорились?
— Наверное… я проконсультируюсь у своих…
Олмир не знал, как правильнее назвать своих советников и поэтому замолчал на полуслове. Кунтуэский явно заерзал.
— Право дело, мы живо скрутим его в бараний рог. Я сегодня же рассылаю проект повестки дня заседания и тезисы своего выступления. Решение, надо ли это, за тобой. Второе, что я хотел с тобой обговорить, касается моей дочери, Юлианны. Я соскучился по ней и желаю, чтобы она не задерживалась у тебя в гостях. Когда она сможет покинуть твой дворец?
— Ну, я не знаю, — Олмир был озадачен: у Юльки вечно семь пятниц на неделе, и думает она постоянно не о том, о чем следовало бы. Трудно что-либо определенное сказать о ее планах. — Я поговорю с ней.
Вероятно, его слова были опять неправильно поняты Александром Кунтуэским, ибо он сразу смешался, заговорил о чем-то совсем постороннем, а затем быстро распрощался.
Не успел экран погаснуть, как Олмир услышал громкий стук в дверь. Кто-то ломился в его кабинет. Стоило открыть — к нему вихрем ворвался канцлер. Следом тенью проследовал Леон Октябрьский, пряча за спиной испачканные в краске руки. Третьим был Кокроша.
Борис Краев вырядился в еще более роскошной мундир, чем накануне, но лоб его заливал пот, а глаза дико вращались.
— Ваше… Кунт… Олмир, с Вами хочет поговорить герцог Кунтуэский.
— Опять? Мы же только что разговаривали.
— Как, уже?! Что Вы ему сказали? Что он говорил? Это очень важно! — И канцлер заставил Олмира почти дословно пересказать весь разговор. Внимательно выслушав, со вздохом облегчения повалился на диван.
— Что-нибудь не так? — спросил Олмир.
— Да вроде бы ничего страшного. Удачно все получилось.
— Мне он показался каким-то странным, — признался Олмир. — Я говорю ему одно, а он воспринимает мои слова, будто я отказываю.
— Боится герцог-то наш дорогой… — таинственно произнес Кокроша.
— В политическом лексиконе нет таких слов — «не знаю», — объяснил канцлер. — Когда один дипломат отказывает другому, то не кричит «нет», а говорит, например, «надо подумать», «взвесить все последствия», «не знаю, как общественность воспримет» и так далее. Кунтуэский воспринял Ваши слова как прямой отказ.
— Но ведь я и вправду не знаю, например, сколько времени у нас собирается гостить Юлианна. Как я должен был сказать об этом?
— Да хотя бы так: «Она может покинуть мой дворец в любой момент, как только пожелает сделать это». Каждая фраза большого политика должна быть полностью определенной и недвусмысленной. Если эти требования не выполнены, значит, он уходит от ответа на поставленный вопрос, намекает, что намерен торговаться, добиваться для себя каких-то преимуществ.
— Да какие такие преимущества у меня появляются, если Юлька останется здесь? — недоуменно спросил Олмир. — Если откровенно, она мне жутко надоела, когда мы были в сельве.
— А вот насчет возможных наших выгод надо подумать, — серьезно сказал канцлер. — Меня удивляет, почему Кунтуэский, официальный союзник нашего Дома в Коронном Совете, боится настаивать на немедленном возвращении ему дочери. Я как чувствовал, когда давал распоряжение Анне Михайловне держаться подальше от всех средств связи и не напоминать девочкам о том, что их пожелает увидеть кто-нибудь из родственников.
— Я не хочу держать Юлианну в плену, — сказал Олмир. — Мне кажется, что это недостойный поступок для будущего короля. Да и вообще чем-то похоже на предательство… У нас в школе были другие взаимоотношения.
— Никто и не предлагает брать ее в заложники, — устало сказал канцлер.
Олмир, поежившись под внимательным и, как ему показалось, немного удивленным взглядом Кокроши, спросил:
— А как мне научиться… политическому разговору? Всю свою жизнь я говорил только по-человечески. Мне не хочется переучиваться.
— С волками жить — по волчьи выть, мой мальчик, — улыбнулся Кокроша. — Вчера ты сам взял на себя ношу власти. Отказываться поздно. Не завидую я тебе. Запомни, пожалуйста, раз и навсегда, что король — это не должность, не звание. Король — это мировоззрение, призвание. Образ жизни Ты обрек себя всегда и везде быть первым. Самым проницательным и дальновидным. Смелым и ловким. Впредь ты не спрячешься за спину другого. Никогда ради скуки не поддержишь чужую компанию, не пойдешь на поводу даже самого близкого товарища. Мне жаль тебя.
— Советник, почему вы столь запанибратски обращаетесь к нашему герцогу? Вы находитесь на службе и обязаны обращаться к нему на «Вы» и добавлять при ответе «мой герцог», — сделал канцлер замечание Кокроше.