Очаги ярости (СИ)

Клонит в сон. Ты читаешь, и клонит в сон. Дело, вроде, не в том, что затруднительно переводить. Этот сидский язык (не в пример остальным) не представляет особой сложности. Не магический. Магико-политический. Маги им между собою не говорят, они пишут на нём другим, пришут так, чтобы все слои понимали. Понимаешь ли ты? Есть барьер вхождения, есть порог восприятия смыслов, специфический для терран. Только нет, клонит в сон не по этой причине. От тебя, это точно, не ускользает смысл.

Это ты ускользаешь от понятых смыслов текста.

«…и невольно закрадывается неприятная мысль, что процесс расщепления ныне уже запущен. Констелляция овеществлённой правдивости покидает зону разумного действия и осознанного контроля. В этих условиях периферийная жизнь обращается в тлен. Дух теряет разумную форму, скоро ветры стихий снова погонят волну примитивного бодрствования…»

Ты стараешься не уснуть, недовыяснив смыслы. Разум твой мерцает на грани. Ты упрямо ловишь ассоциации. Ассоциации связывают сидский текст и твой личный опыт. Не хотел, но приходится: дело слишком серьёзно.

«Констелляция овеществлённой правдивости» — это что? Это, кажется, Призма. Артефакт, что влиял на людей, будто кто-то им ввёл в организм неподвластную воле и разуму дозу сыворотки правды.

«Жизнь обращается в тлен» — это что за процесс? А «волна примитивного бодрствования»? Неужели в словах этих дан сидский способ зомбирования? Скуповатое, отстранённое описание, вуалирующее механизм.

Нет уж, подобного бодрствованья не надо!

3

Сон. В нём из Призмы явилось четверо. Более, чем трое.

Майк Эссенхельд, ксенозоолог.

Кай Гильденстерн, ксеноисторик.

Бьёрн Ризенмахер, ещё один ксенозоолог.

Клаус Кухенрейн, этот ну вообще непонятно кто.

Эссенхельд — это да, это понятно. Чуть ли не все его знают. Ксенозоолог, почти аватар Гринчестера, светит его отражённым светом на все четыре посёлка. Главная надежда Эр-Мангали. Если кому приходить из Призмы, так ему первым долгом.

Гильденстерн — отражение редкое. В основном для элитных своих и элитных врагов. Его имя яснее тому, кто не чужд мистическим озарениям. Он приходит как пользователь артефактов и знаток жестокой культуры Сид. Он готов толковать письмена и вникать в ксенотехнологии.

Ризенмахер — ситуативное имя, он всего лишь мельчайший клон Эссенхельда. Надо было запутать следы, вот он и появился. Чтобы надуть чересчур проницательную верхушку Башни дармоедов Нового Бабилона. В той верхушке его и знают, больше нигде.

Наконец, Кухенрейн — этого вообще вряд ли знают. Возникал он внизу, исключительно среди подонков. Кто его знал? Только ворьё с Парадиза, ныне давно неживое. Злобный Буллит — он слышал своими ушами. Мог, конечно, кому-то сказать. Поллаку-Кулаку — это наверняка. Факт, что им обоим не повезло. Не нашлось бы кого-то третьего… В общем, если неупокоенный Кухенрейн откуда-нибудь вылезет, это станет неприятным открытием.

Эти четверо (или их всё же трое), чем-то неуловимым похожи между собой. Но далеко не на одно лицо. Лица разные, не перепутаешь. И на каждом лице своё выражение.

А мимо прут мертвецы.

4

А вот это уже не сон. В библиотеку башни Учёных заглянул Бенито Родригес. Об успехах спросил рассеянно. Мол, удалось ли чего накопать в архиве по основным интересующим вопросам. В смысле, об артефактах особого ряда, найденных в гнёздах чудовищ.

Но какие успехи? Рано о чём-нибудь говорить. Времени-то прошло всего ничего. Впрочем, в ближайшее время можно будет надеяться. Тексты, вступающие в смысловую перекличку с текущей реальностью, убаюкивают и порождают необычные сны. Эти сны подготавливают озарение, но пока оно не случилось. Бесполезно спешить с отчётом — только спугнёшь. Вот когда и впрямь озарит, можно будет подумать о концептуализации, а тогда и представить итог размышлений в понятной форме.

Над головами до потолка громоздились библиотечные полки, а на них разбухали от знаний рукописные книги в тяжёлых засаленных переплётах. Да, рукописные, пусть не особенно древние, а сотворённые здесь, на планете, по указанию Бека. Да уж, не древние, но с несомненностью воплотившие технологии книгописания, характерные для культуры терранского варварства. Да уж, таков быт науки на Эр-Мангали.

Бенито сказал, обнадёживая:

— Ничего. Главное, чтоб артефакты сами себя понимали — и не дрогнули в наших руках. Ну а мы всем расскажем, что так и было задумано.

Он пытался шутить, но выходило невесело. Для того и пытался, чтоб одолеть свою грусть. Только грусть побеждала, в том чудился признак тревоги. Ну ещё бы не чудился, коль загрустил шеф Службы безопасности всей колонии.

— Что случилось, Бенито?

— Зомби, — Родригес назвал ключевое слово. — Новая волна превращений, неожиданно сильная.

— Где началось?

— В наземных постройках близ Дальней шахты. Самый же эпицентр — в шахтёрской пивной… — Голос Бенито дрогнул едва заметно. Кажется, он в тех местах недавно бывал. В пору, когда занимался поимкой чудовищ.

— Многие погибли?

— Да, человек тридцать. Все, кто был в эту смену на месте… — И лицо у Бенито помрачнело ещё сильней.

— Что, знакомые?