Очаг вины, или Любовь, диагноз и ошибка одного нейрофизиолога

Это была жирная точка, вернее, клякса, которая подвела черту под семейными отношениями. Отчим и пасынок почти не расставались. Самой крепкой связью у них стала дорогая белая полоска из волшебного порошка, который превращал неприятности в приятности, усталость – в энергию, а беды окружающих делал мелкими и незначительными. Радик даже не заметил, когда Илья впервые попробовал уколоться. И не заметил, когда тот, уколовшись однажды, не вернулся из ванной комнаты. Только потом, на кладбище, Радик тяжко раздумывал, куда делся симпатичный крепкий пацан с радостными искорками в глазах, и кто этот немощный желтый старикашка, который сложил свои худые ручки с длинными пальцами в дорогом гробу из красного дерева.

Оля за всю траурную церемонию не проронила ни слова. Только когда они остались вдвоем с Радиком возле свежего холмика земли, она подняла лицо, обрамленное черной вуалью, и произнесла три слова – отчетливо, внятно и очень спокойно:

– Будь ты проклят! – Она вновь опустила глаза, и Радик подумал, что ему привиделось.

– Пойдем, Оль, – пригласил он.

– Иди, я хочу побыть с ним.

Совместная жизнь потеряла смысл. Радику стало лень доказывать кулаками любовь. Тем более, что и любить было некого: за последние несколько лет Оля превратилась в запуганную молчаливую пожилую женщину. Вероломный Радик за глаза называл ее бабкой. Он так и не понял, что горе было вылеплено его руками.

После похорон Ильи Оля просто исчезла. Тихо и незаметно она ушла из жизни художника, как будто не присутствовала в ней никогда. В квартире остались только ее украшения, подаренные Радиком за все годы супружества. Драгоценности были сложены в фамильную шкатулку и оставлены на видном месте. Это лишний раз раздражало, потому что подтверждало чистоту Олиной души и полное отсутствие меркантильности.

Человек привыкает ко всему, особенно быстро – к хорошему. Видимо, именно эти качества набили оскомину Радику за долгие годы совместной жизни.

Горевал он недолго. Через пару месяцев в огромную квартиру на Остоженке въехала миловидная, заметно беременная женщина лет двадцати. Сразу после Нового года родился сын – его назвали Ильей. Новая жена так и не поняла, почему ее кумир настаивал именно на этом наречении.

Другая жизнь радика

Это своеобразная память организма, хранящая информацию об употреблении наркотиков. Если измерить в крови человека количество аутоантител к специфическим фрагментам нервных клеток, можно поставить диагноз «наркомания» даже через несколько лет после того, как человек перестал употреблять наркотики.

Н.П. Бехтерева

Оказалось, жить с молодой глупой гусыней, которая на каждом шагу сообщала первому встречному, что является женой известного художника, удобно и комфортно. Гусыня раздувала и без того пухлые щеки при каждой возможности. Она считала должным сообщить всякому свободному слушателю, как непроста жизнь супруги известного человека. Собственно, Кристину достаточно было послушать один раз – все остальные монологи отличались лишь длиной пауз между предложениями. Паузами руководил мозг, который иной раз находился в активном состоянии – тогда речь Кристины была связной и плотной. Если же мозг отдыхал – а это в принципе было его нормальное состояние, – слова плохо соединялись в плавный поток, прерывались глубокими вздохами, протяжными эканьями и долговременными паузами. Впрочем, смысл не терялся – особенно для тех, кому удалось прослушать более мобильную версию Кристининых заготовок. Для разнообразия с Кристиной можно было поговорить о детях. Правда, в этом случае она была еще менее изобретательна: рассказ о том, как на шестом месяце отсутствия женских проблем – «Вы понимаете, да?» – симпатичная ростовчанка с двумя неповоротливыми извилинами в голове вдруг сообразила, что беременна, – вызывал сочувственные кивки и неоднозначные ухмылки. «Понимаете, я думала, что просто толстею и у меня в кишечнике ужасный метеоризм...» – комментировала Кристина. Ухмылки и смешки воспринимались как дружеская поддержка. Спутница великого художника не может думать иначе.