Обжалованию не подлежит

В отдел кадров я пришел рано утром. Хотелось как можно скорее определиться, а уже потом думать, что и как. В двух прокуренных вдоль и поперек комнатах собралось предостаточно народу. Когда я вошел, люди о чем-то спорили, и, судя по злым репликам, назревал откровенный скандал. Время от времени фанерная дверь открывалась, на пороге появлялся кряжистый мужик, поднимал руку и что-то выкрикивал в лица впереди стоящим и снова уходил.

Что кричал мужик, почему ожидающие от его слов возбуждались еще больше, понять было попросту невозможно: стоял невообразимый шум. Люди буквально вязли в этой неразберихе. Мне сразу расхотелось торопиться с оформлением. Я отошел в сторону и стал исподволь разглядывать моих будущих однокашников. Трое парней (они выделялись в этой кутерьме) стояли у самой стены, равнозначно реагировали на выкрики, и, как мне показалось, им было достаточно наплевать на все происходящее.

Опять распахнулась дребезжащая дверь, и уже какая-то женщина выкрикнула:

— Кто здесь Максимов?

По некоторым признакам Максимовым был я, и мне ничего не оставалось, как привстать на цыпочки и тоже крикнуть:

— Я Максимов.

— Зайдите к начальнику отдела кадров. Товарищи, пропустите Максимова.

Товарищи, как и следовало ожидать, не шелохнулись. Затея начальника отдела кадров не показалась мне удачной. Право, он мог быть остроумнее. Было неловко и душно пробираться сквозь этот гвалт, тяжелый запах нестираной одежды и дешевых папирос. Я не прошел еще и десяти шагов, как передо мной выросла квадратная спина рыжеволосого парня с флегматичным затылком.

— Разрешите, меня вызывают.

— Еще чего, тебе, может, и табаку отсыпать?

— Меня вызывают, — повторил я раздраженно.

— Ничего, погодишь. Ишь, резвый какой.

Рыжеволосый мельком глянул в мою сторону и также быстро повернулся ко мне спиной.

Кругом беззлобно засмеялись.

— Алло, дорогой, ты что не слышал?

Требование выглядело достаточно настойчивым, парень выругался и в упор посмотрел на говорившего.

— Ну, чего мозолишь?

— Человека пропусти.

Я узнал троих ребят. Они минуту назад стояли у стены. Тот, что вел разговор, был выше других и, видимо, чувствовал себя увереннее.

— Ты кто такой, чтоб указывать?

— Это мое дело, пропусти.

— Кто такой, спрашиваю?

— Ну коли спрашиваешь, отвечу. Представитель, надеюсь, понятно?

— Так бы и говорил.

Парень нехотя подвинулся, вместе с ним подвинулись соседи, и я без труда добрался до фанерной двери.

Так мы познакомились. Уже на улице, отвечая на цепкие рукопожатия, я осторожно спросил.

— Николай, а вы кого представляете здесь?

— Мы?

Он неуверенно дернул плечами, виновато улыбнулся.

— Человечество. Сознательное большинство планеты.

Если откровенно, мне везет на друзей. Дай бог, не сглазить, постучим по дереву. Ну вот, другой разговор.

Эти парни были ужасно похожи друг на друга. Странная похожесть. И лица разные, да и вся внешность куда как несхожа. Взять, к примеру, Николая. Высок, лицо открытое. Плечи чуть угловатые, зато силу чувствуешь. Встретишь и невольно подумаешь: «Везет же людям, все на месте, все ладное…» Голос у Николая низкий. Глаза — статья иная. Серые, со стальным отливом глаза. И выражение у этих глаз было какое-то особое, словно человек тебя на разговор вызывает: дескать, давай, чего молчишь. Один черт, мне все известно. Есть такое чувство — врожденной определенности, Николай им обладал. Он и улыбался так и сердился так — до конца и бескомпромиссно.

Был с Николаем случай. Уже к весне следующего года мы все настроились поступать в институт. Идею подал Николай. А почему бы нет, говорит. Разве в стране избыток талантливых строителей или наше рабоче-крестьянское прошлое у кого-то вызывает сомнение. Рекомендую ознакомиться — условия приема. И мы решили поступать. Попали в один поток. Конкурс — шесть человек на место. Кругом зудят: у вас льготы, у вас преимущества, рабочий стаж, стройка и прочее такое. Получается, что вроде как нам готовы простить нашу неполноценность. Скверное настроение.

Николай сдавал лучше других. Думали, что ему везет. Немного завидовали. Когда кто-то лучше тебя, самолюбию всегда неуютно. Над причинами голову не ломали, окрестили зубрилой. И проще, и спокойнее. Худо-бедно, но экзамены подходили к концу. Осталось сдать математику и… «мама, я хочу домой». Состояние паническое. Всю ночь пишем шпаргалки. Мы пишем, а он читает Чехова. Это раздражает. Тригонометрия — его конек. Но все равно раздражает. Утром Николай пошел первым. Осечки никто не ожидал. Сначала было злорадство, потом ирония, ну, а потом беспокойство. Полтора часа у доски — трудно, даже если ты очень волевой человек. Все равно трудно. Лично я бы давно положил билет. Во время признать свою слабость — это тоже сила. А он не положил.

Нет. Внезапно повернулся к комиссии, очень старательно вытер руки и слишком громко для такой аудитории сказал: «Мы не каждый день сдаем экзамены в институт. Наверное, склонны преувеличивать. Может, так и должно быть, я не знаю. Мне дали недоказуемое тождество. Глупо, торчу у доски целый час, а оказывается… В общем, я прошу разрешения сдать экзамены другому преподавателю».