Обыватель

В столовой на столе пыхтел самовар, пуская к потолку белые клубы пара. Солнце, как ни в чем не бывало, продолжало сиять в окна, как будто всюду царили мир и благоденствие. Из окна Аристарх Петрович увидел белую, зимнюю, безлюдную улицу, на которой заметил одну, поразившую его странность: несмотря на будний день, все лавки и магазины были закрыты и заколочены досками, а ворота во всех домах были сняты и унесены, и всюду зияли пустые, темные арки ворот. Ни на улице, ни в окнах не было видно ни одной живой души, словно все вымерли или покинули свои жилища...

Когда Сижков сел за стол, снова раздался оглушительный выстрел, за ними другой, третий -- и началась правильная пальба, с небольшими, равными промежутками времени между выстрелами. Дрожал дом, дребезжали в окнах стекла, в буфете звенела посуда, и висячая лампа над столом вздрагивала и качалась. Агафья стояла у дверей и что-то говорила, но голоса ее не было слышно, только видно было, что она шевелит губами и раскрывает рот, и от этого она производила впечатление немой.

Аристарх Петрович сначала вздрагивал, пугался, крестился дрожащими руками и приподымался на стул, как будто собираясь бежать. Скоро, однако, он увидел, что канонада нисколько не мешает пить чай, и что, в сущности, особенной перемены в его жизни пока не произошло. Все стоит на своем прежнем месте, потолок вверху, пол внизу, а не наоборот, на столе шумит самовар и позвякивают стаканы, в окна светит солнце.

Можно ходить по комнатам, пить чай, рассматривать "Ниву", даже думать о чем захочется...

В одиннадцать часов утра пальба прекратилась, и Сижков, довольный и повеселевший, наставительно заметил Агафье, стоявшей у двери все еще с перекошенным от страха лицом:

-- Ты, Агафья, дура, хоть тебе перевалило за сорок!.. Чем пугать вздумала: стреляют!.. Разве меня это касается?,. Кто я? -- Потомственный, почетный дворянин и губернский секретарь!.. В моем послужном списке за всю тридцатилетнюю службу не было ни одного замечания от начальства, и никакой бунт ко мне не может иметь никакого отношения!.. Ступай на кухню и не смей возражать...

Агафья, видимо, была недовольна таким оборотом дела и ворча что-то себе под нос, удалилась в кухню, откуда тотчас же послышался грохот злобно швыряемых ею кастрюль и испуганный звон бьющихся тарелок...

* * *

Блуждая по комнатам, Аристарх Петрович увидел в спальне, на вешалке, свой халат и подумал о том, что сегодня такой же обычный, будний день, как и предыдущие, и что он совершенно напрасно с утра надел пиджачный костюм и сапоги. Исправить эту ошибку было делом нескольких минут, и облекшись в халат и туфли, Сижков почувствовал себя еще более успокоенным и правым по отношению к Агафье. Радуясь своему обычному, будничному настроению, он от удовольствия даже засмеялся и прищелкнул пальцами.

Потирая руки, он засел за свое любимое занятие -- распределение расходов на будущее время. Это делалось для того, чтобы, расходуя получаемую им пенсию, он случайно не вышел из бюджета и не очутился в критическом положении. Во избежание такого печального случая, он клал перед собой календарь и в тетрадке отмечал все, на что следовало каждый день расходовать деньги. При этом принимались во внимание дни скоромные, постные и праздничные, так как первые требовали денег на обед больше, чем вторые, а к ассигновкам на праздничные дни прибавлялся еще расход на лампадное масло, свечки Николаю угоднику и на третье, сладкое блюдо к обеду.

Работа шла быстро и легко. Роясь в календаре и вычисляя расходы, Аристарх Петрович тихонько мурлыкал пришедшую ему на память песенку из далекого детства:

Где-то птичка поет,

Своих деток зовет:

Ку-ку!..

И повторяя это "Ку-ку" он смеялся счастливым смехом заигравшегося ребенка и прищелкивал пальцами. Иногда он отрывался от работы и прищуренными глазами смотрел на солнечные лучи, резавшие во все окна столовой, полные кружащихся и мелькающих, как искорки, пылинок и придававшие комнате веселый, нарядный, праздничный вид. И у него в душе становилось также светло, весело, празднично, и он думал о том, что жить на свете очень хорошо и хотел жить долго, без конца...

-- 12-е декабря, вторник, -- бормотал он, стараясь сосредоточиться и хмуря седые, нависшие брови: преподобного Спиридона, епископа Тримпейского. День постный. Меню: щи с грибами, караси на постном масле... Итого -- семьдесят три копейки... 13-е, середа, мучеников Авксентия, Евстратия... Хм... Покойному дедушке Евстратию за упокой души поминание надо бы...

Вспомнив что-то, он поднял голову и взволнованно закричал:

-- Агафья! Агафья!..

В дверях появилась Агафья, утирая передником красное, потное лицо:

-- Чего вам? -- спросила она тоном, явно свидетельствовавшим о том, что она еще сердится и не желает разговаривать.

-- Скажешь дворнику Филимону, чтобы он, разбойник этакий, смотрел в оба за дровами. Небось, все жильцы тащат. Слышишь, сегодня же скажи: барин-де приказал смотреть, а не то...