Настала весна. Изрытые оврагами степи, раскинувшиеся между Волгой и Доном, покрылись низкой зеленой травой. Везде, куда ни посмотришь, застыли разбитые грузовики, скрученные крылья самолетов, перевернутые полусожженные машины.
На берегу Дона у маленького тихого хутора высится обелиск. На шпиле поблескивает металлическая звезда. Подходя к памятнику, люди внимательно читают надпись на нем. Но и без надписи они знают, кто лежит под этим обелиском.
Дивизия, которая дралась здесь за каждую пядь земли, далеко ушла из этих мест. Но не ушла отсюда слава о Гуле и обо всех героях, павших за эту землю.
Был теплый весенний вечер. Украинец Хома Онищенко, сержант, окруженный бойцами и хуторянами, курил трубку и не спеша рассказывал:
— Була тут у сусидний дивизии золотокудра дивчина. Така, що страху не мала. От раз бачуть немци — наша частына в бий иде. А попереду — дивчина, уся в полумьи. До нимецьких окопив иде, а сама не горыть. Взяла окоп и дальше пишла. Имья цией дивчини було чи Корольова, чи Короленко, а може, и Король.
— А вы що, сами не бачили? — спросил в темноте чей-то женский взволнованный голос.
— Сам я не бачив, але чув вид людей. Про неи вси говорять.
Хома помолчал, покурил, а потом добавил неторопливо и веско:
— Ця дивчина дуже гарно спивала. Колы немци зачують цю писню «Катюшу», так сразу же стриляты почнуть, щоб чуты не було. Та хиба ж переможешь «катюшу», колы вона по всему фронту гремыть?
Хома докурил трубку, встал и пошел. Он и не подозревал в эту минуту, что женщина, которая так тревожно расспрашивала его о «золотокудрой дивчине», была ее мать и что приехала она в этот край только для того, чтобы увидеть людей, знавших Гулю, чтобы услышать о ней хотя бы одно слово…
Огни над Кремлем
Ежик с бабушкой приехали из Уфы в Москву вечером.
В большую комнату многооконного дома, возвышающегося над Москвой-рекой, вошел двухлетний мальчик.
Он растерянно посмотрел по сторонам, взглянул на чемоданы и корзины, доставленные сюда на лифте, и сказал:
— Баба, пойдем лучше домой!
— Это и есть наш дом, Ежик. Сейчас я тебе постельку приготовлю и спать тебя уложу.
Ежик подошел к окну, дернул штору.
— Нельзя, маленький, — сказала лифтерша.
— Почему нельзя? — спросил Ежик.
— У нас в Москве затемнение!
— Ага, — сказал Ежик, будто понял.
В это время заговорило радио:
«Товарищи! Сегодня, в восемь часов вечера, будет передано по радио важное сообщение! Слушайте наши радиопередачи!»
— Вот будто специально для вас! — сказала лифтерша. — Скоро мы вашему малышу салют покажем.
В комнате погасили свет, раздвинули штору. За окном грянул орудийный залп. Вслед за ним высоко в небо взвились, затрещав, гроздья красных, зеленых и желтых огней. И сразу стало видно все — заиграли цветными огнями стекла Кремлевского дворца, ярко осветились зубчатые стены, блеснули золотом стрелы башенных часов, засверкала внизу вода Москвы-реки. И снова ударили пушки.
— Бух! — сказал Ежик и засмеялся.
В расцвеченную огнями воду падали ракеты. Ежик как зачарованный смотрел в окно, пока не погасли последние огни.
— А теперь, Ежик, спать.
Лежа в постели, он потребовал:
— Баба, еще бух!
— Завтра будет «бух». А теперь спи.
Ежик положил голову на подушку.
— Баба, расскажи.
— Что рассказать?
— Про маму Гулю, — сказал Ежик, вертясь и приминая головой подушку.
— Хорошо, Ежик. Слушай. В этом самом доме, в этой самой комнате жила мама Гуля. Она тогда еще была такая маленькая, как ты.
— А я? — спросил Ежик и сел. — Где я был?
— Тебя тогда еще не было.
Ежик удивленно смотрел на свою «бабу». Как это может быть, чтобы его не было? Совсем не было?
— Я тоже был! — рассердился Ежик.
— Ну хорошо, был. Только закрой глаза.
Ежик лег, а потом опять сел.
— Баба, покажи огоньки!
— Их сейчас нет.
— Открой, — он показал на штору.
— Нельзя, мальчик.
Ежик недоверчиво смотрел на окно. Ему казалось, что стоит только раздвинуть штору, и в темном небе опять засверкают огни, а стекла задребезжат от грохота орудий. И светлый образ мамы Гули уже связывался в его представлении с этими радужными огнями, загорающимися в окне над зубчатыми стенами Кремля.
Дорогие мои читатели!
Вот вы и узнали историю короткой Гулиной жизни. В Артеке, в парке Нижнего лагеря, к большой скале прибита белая мраморная доска. На этой мемориальной доске начертана надпись:
А ниже — имена пионеров Артека, погибших на войне: Тимур Фрунзе. Иван Туркенич. Гуля Королёва. Володя Дубинин. Рубен Ибаррури.
Под Волгоградом, недалеко от хутора Паншино, вблизи той возвышенности, которая называлась в военное время высотой 56,8, высится памятник. С медальона обелиска смотрит на нас милое, родное нам всем лицо Гули, а ниже, под медальоном, вырезана на камне надпись:
У памятника часто собираются юноши и девушки, приходят сюда и дети. Каждому хочется принести к подножию памятника живые цветы, молча постоять здесь и подумать…