Обыкновенные девчонки

— Мы нарочно погасили, — сказала Гуля.

Люба удивленно на нее посмотрела. Гуля смутилась:

— А что, разве нельзя?

— У нас с тобой об этом будет особый разговор, — сказала Люба. — А вы, ребята, идите по домам, уже пора.

И когда комната опустела, Люба подумала и начала серьезно:

— Ты вообще неплохо рассказываешь сказки, в этом нужно отдать тебе справедливость. Я сама заслушалась, стоя у двери. Но объясни мне, пожалуйста, зачем ты пугаешь малышей?

— Я их не пугаю, — ответила Гуля. — Я воспитываю в них характер. Я хочу, чтобы они были смелыми и не боялись страшных сказок.

— А зачем тебе понадобилось гасить свет?

— Чтобы было еще страшнее. В театре ведь всегда бывает темно во время спектакля.

— Смешная ты, Гуля, — улыбнулась Люба. — В театре только в зрительном зале темно, а на сцене светло.

— Ну а если на сцене ночь?

— Все равно есть какое-нибудь освещение. Иначе ведь никто ничего не увидит.

— Да ведь у меня и сцена, и зрительный зал — все в одной комнате, — не унималась Гуля.

— У тебя вообще не театр, а октябрятский сбор. Это же маленькие дети! Ты их напугаешь так, что они ночью спать не будут… Прежде чем такие опыты устраивать, надо с кем-нибудь из старших посоветоваться. Воспитание характера — не такая простая штука.

Гуля обиженно нахмурилась и хотела уже что-то возразить, но тут неожиданно ей вспомнилось, как совсем еще недавно Килька и Клюква заперли ее в клетке с медвежатами, чтобы проверить ее храбрость…

— Ладно, — сказала она, — я буду осторожнее. Буду советоваться. Только не отнимайте у меня моих октябрят.

После этого разговора Гуля уже не отваживалась больше на рискованные воспитательные опыты.

Прежде чем затеять какую-нибудь новую игру или выбрать для октябрят книжку, она старалась припомнить, что сама любила больше всего, когда была такая, как они, что ее пугало в те времена, что было понятно и что нет.

Она стала по-настоящему готовиться к сборам. Перелистав книгу, соображала, не понадобится ли eй что-нибудь объяснить ребятам или досказать.

Гуля любила «досказывать», и ребятам нравилось, когда она начинала сама придумывать продолжение рассказа или сказки.

Она часто отправлялась со своими ребятами в далекие прогулки — на трамвае и пешком — и сколотила из них настоящую спортивную команду.

Ребята гордились своей вожатой и с нетерпением ждали каждого сбора.

Но недолго пришлось Гуле возиться с малышами. Маму опять перевели на работу в Киев, и вместе с ней должна была уехать Гуля. Перед самым отъездом на прощание она повела октябрят в кино. Там ее ожидала совсем непредвиденная встреча. После картины, в конце сеанса, показали последний номер кинохроники.

Перед глазами зрителей поплыли московские улицы, спортивное состязание на одном из столичных стадионов, канал Москва — Волга… И вдруг Гуля увидела такой памятный ей овальный зал в Кремлевском дворце, высокие двери с бронзовыми украшениями и толпу пионеров в артековской морской форме.

Чуть качнулись и подступили к самым ее глазам знакомые лица: Барасби Хамгоков, Мамлякат…

А вот и она сама — Гуля Королёва. Не дочь партизана, не Василинка и не Варька, а школьница, пионерка — почти такая же, как сейчас, только чуточку поменьше ростом.

— Гуля! Гуля! Это ты! — закричали октябрята.

— Тише, что вы кричите! — сказала Гуля.

У нее билось сердце. Ей было радостно и странно опять увидеть своими глазами все то, что она так берегла в памяти. Пожалуй, на этот раз она увидела даже больше: много разных подробностей, которые не успела тогда заметить от радости и волнения.

И, уж конечно, только на экране могла она увидеть себя самое, Гулю Королёву, на приеме в Кремле.

Досмотрев хронику, она перевела ребят через дорогу, а сама вернулась в кино, чтобы еще раз посмотреть на артековцев в Кремлевском дворце.

Она осталась бы и на третий сеанс, и на четвертый, да у нее не хватило денег.

Холодная балка

К весне Гуля с матерью переехали в Киев.

Казалось, что на этот раз они уже прочно и надолго осядут на новом месте. Гуле так нравилась новая киевская квартира, нравилась улица, на которой они поселились, а больше всего ее радовало то, что у нее была отдельная комната.

Первый раз в жизни Гуля устраивалась по-своему, на свой вкус и лад. Одна стена у нее была «зимняя» — там висели коньки и в углу стояли лыжи, другая стена — «летняя», с теннисной ракеткой и мячами в сетке. С книжной полки на стол и со стола на подоконник весело перелетала пушистая белка, взятая из зоопарка. Гуля ее совсем приручила, и зверек доверчиво усаживался к ней на плечо и заглядывал в ее книжку своими черными, блестящими, как бусинки, глазками.

Все у Гули было теперь новое — новая комната, новая школа, новые подруги, и ей думалось, что вся ее жизнь теперь пойдет по-новому.

Но этому помешала старая, запущенная болезнь.

Когда-то давно, во время киносъемки, Гуля сильно простудилась. С тех пор она часто прихварывала.

— С этим надо разделаться раз и навсегда! — сказал доктор, осмотрев Гулю. — Вот мы отправим ее в Одессу, на лиман.