– Ну, дорогая, – сказала она, вставая, – мне пора. До нашей встречи в Киеве!
И, передав Ежика матери, обняв ее, она взяла в руки небольшой сверток, который мама наспех собрала ей в дорогу, и пошла. У двери она еще раз обернулась, зажмурилась и, круто повернувшись, почти побежала бегом.
Когда за ней захлопнулась дверь, матери показалось, что комната сразу опустела. Все осталось так же, как при Гуле, – на подоконнике лежала ее кожаная старенькая сумочка, в углу стояли ее лыжи, на столе осталась забытая Гулей тетрадь со стихами, переписанными из газет и журналов. И странно было подумать, что девочка, которая еще недавно переписывала в тетрадку стихи, пела веселые украинские песни, умываясь под краном, ушла на фронт, навстречу всем трудам, лишениям и опасностям войны.
В пути
Стуча колесами, поезда шли с востока на запад: вагон за вагоном, бесконечные составы длиною чуть ли не на километр – теплушки, санитарные вагоны, громыхающие платфомы с военным грузом, накрытым брезентом.
Навстречу бежали позеленевшие холмы, рощи и, поравнявшись с поездом, уходили назад.
Гуля сидела рядом со своими новыми подругами, медсестрами Людой и Асей, у окна санитарного вагона и думала. Думала о том, что Ежик скоро научится ходить, а она даже не увидит, как он в первый раз затопает по полу.
Думала Гуля и о своем недавнем, недолгом и уже невозвратимом счастье.
Ей неожиданно вспоминались самые простые, но почему-то теперь особенно дорогие мелочи.
Вот они с Сергеем возвращаются из театра, с «Пиковой дамы», и оба по очереди поют на улице мужские и женские арии.
И кто-то сказал им вслед:
– Счастливые! Хотел бы я быть на их месте!
А как-то раз Гуля разбила мамину любимую лампу, и Сергей трогательно, по-мальчишески, взял всю вину на себя. Мама и до сих пор, кажется, думает, что лампу погубил бедный, ни в чем не повинный Сережа.
Но почему-то больше всего трогали и мучили ее воспоминания об их поездке в Москву – к отцу. Это было уже незадолго до войны.
Гуля всегда любила дорогу. Но никогда ей не было в поезде так уютно, беспечно, легко. Кажется, никогда на станциях не продавали столько цветов, никогда соседи по вагону не были так приветливы. Никогда не было таких вечеров, как в поезде Киев – Москва.
Тогда ее тревожило только одно: понравятся ли Сергей отцу и отец – Сергею. Ей так хотелось, чтобы понравились…
В те времена все ее желания исполнялись. И это тоже исполнилось.
Они втроем, по-товарищески, дружно и неутомимо странствовали по Москве, по ее музеям, театрам и стадионам, и Гуля любовалась своими милыми спутниками, такими заботливыми и веселыми, но больше всего она гордилась Москвой, которую она показывала Сереже, как свой родной дом…
– О чем ты? – спросила ее похожая на школьницу тихая темноглазая девушка из Белоруссии, Ася.
Гуля не сразу ответила, занятая своими мыслями, и Ася робко потянула ее за рукав.
Гуля встряхнула волосами, словно хотела отогнать от себя грустные мысли.
– Ничего, – улыбнулась она. – Всякое приходит в голову, когда стучат колеса… Давай-ка, Асенька, споем что-нибудь!
Гуля знала – если она захандрит, так Ася и Люда загрустят вдвое. Нельзя выбивать перед самым фронтом оружие из рук товарищей.
– Ну, Ася, Люда! Начинаем.
И в вагоне, под перестук колес, раздалась знакомая с детства песня:
Запрягайте, хлопцы, коней!..
В купе вагона вошел политрук Оленик, а за ним молодой боец из Башкирии Кадыр Хабибулин.
Девушки встали, приветствуя их по-военному. Оленин улыбнулся, сел. Рядом сел Кадыр.
– Ну, как жизнь, девушки?
– Все в порядке! – весело ответила Гуля. – Только хочется поскорее доехать до места.
– И мне тоже, – подхватила Люда.
– Ну, поторопим машиниста, – сказал Оленик. – Так и скажем: наши девушки скорее в бой хотят.
– Хорошие девушки, – отозвался Кадыр Хабибулин.
– Знаешь что, Кадыр? – сказал Оленик. – Чтобы время поскорее шло, сыграй-ка нам что-нибудь на своем курае. Далеко он у тебя?
– Зачем далеко? Со мной едет, – ответил Кадыр. Он лукаво улыбнулся и вышел из купе.
– Славно он играет, – сказал про него Оленик. – Вот сами послушайте. Он ведь был колхозником-пчеловодом, специальность тихая, мирная. Сиди себе на пасеке, слушай, как пчелы жужжат, да поигрывай им в лад на своем курае. А боец выйдет из него хороший – сразу видать. Я уж знаю.
– Когда я была маленькая, я всегда говорила, что выйду замуж только за пчеловода, – неожиданно сказала Ася.
– Ну что ж, посватаем, – сказал Оленик. – Кадыр у нас, кажется, холостой.
– Просто она меду хочет, – засмеялась Гуля. – Сейчас я тебя угощу, Асенька. Мне мама целую банку дала с собой.
В эту минуту из тамбура послышался нежный, чуть хрипловатый звук тростниковой дудочки.
– Кадыр идет, – сказал Оленик.
Девушки притихли.
Гуля молча поставила на откидной столик у окна баночку с медом.
Хабибулин вошел в купе и сразу заметил мед.
– У меня тоже мед есть, – сказал он. – Еще лучше пахнет. Сейчас принесу.
Его удержали:
– Раньше поиграй.