Обычный день

Она назвала кота Мо, в честь покойного дедушки. Вскоре выяснилось, что Мо был эксцентриком; он ел только лососину и дыни-канталупы; когда дынь не было – не сезон – кот ел клубнику. Мо спал на лестнице, на одну ступеньку ниже самой верхней. В результате, когда мой брат врывался через парадную дверь и взлетал вверх по лестнице со страшной скоростью, Мо садился и зевал, не уступая дороги, и брат об него спотыкался. Однажды брат быстро вошел через парадную дверь и, вспомнив о Мо, остановился, чтобы посмотреть, где кот. Мо был на месте. Брат обратился к бабушке, которая сидела в гостиной и вязала шапку для моего отца, и сообщил, что намерен научить кота хорошим манерам. Потом он медленно поднялся по лестнице, взял Мо, спустился с ним вниз и уложил на пол. Мо сидел у первой ступеньки и смотрел, как мой брат очень осторожно поднимается по лестнице, разворачивается и спускается вниз.

– Видишь, я ни разу не упал, – сказал он Мо.

Он попробовал еще раз: очень медленно поднялся по лестнице и так же осторожно спустился вниз.

– Ладно, смотри, – махнул брат коту и вышел на улицу.

Вбежав внутрь спустя пару минут, брат стал подниматься по лестнице, и вдруг споткнулся и упал ничком. Мо с серьезным видом наблюдал, как мой брат лежит на ступеньках и разговаривает сам с собой. Потом, не сказав Мо ни слова, брат спустился с лестницы, развернулся и опять побежал вверх со всех ног. Мо бросился следом и обогнал моего брата на самом верху – брат споткнулся о него и снова упал. Бабушка вышла в холл и осведомилась:

– Все падаешь, дорогой?

Мо важно спустился и пошел за бабушкой на кухню, где она подала ему блюдо из клубники, а брат остался лежать, просунув голову между стойками лестницы. Он лежал там и стонал до тех пор, пока не пришла мама.

В конце концов бабушка сломила дух гордого кота Мо. Сначала она повязала ему на шею ленточку; а через некоторое время прикрепила к ленточке и колокольчик. Мне она сказала, что с колокольчиком Мо станет отличным сторожевым котом. Он и сам предпочитал проверять гостей, ни один не проходил мимо него незамеченным, а когда он гулял по дому и окрестностям, особенно по ночам, бабушка, услышав колокольчик, была бы готова встретить грабителей – с тех пор, как к ней пробрался ночью Ник, чтобы попрыгать на ее животе – бабушка все равно спала очень чутко. Возможно, план бы и сработал, согласно пожеланиям бабушки, однако, к сожалению, с Мо случился истерический припадок – каждый раз, когда он пытался заснуть, его будил звон колокольчика.

Когда Мо умер, бабушка очень расстроилась.

– С ним в доме мне всегда было спокойнее, – задумчиво проговорила она. – Гораздо спокойнее, чем с твоим дедушкой.

Возможно, все из-за машины

Может, все случилось из-за машины. Или из-за прогнившего дерева в саду, или ванна снова протекла, или белье из прачечной запаздывало, или мысль о гамбургерах, которые опять будут сегодня на ужин, или меня, в конце концов, доконал вопрос студентки моего мужа, которая, невинно распахнув глаза, поинтересовалась:

– Как продвигается ваша картина?

Когда я ответила, что в последний раз касалась красок лет двадцать назад, приводя в порядок деревянные шезлонги, чтобы поставить их на лужайку за домом, девица удивленно нахмурилась и проговорила:

– Но я думала, вы пишете картины.

– Я пишу книги – наверное, я писатель, – слегка натянуто сообщила я.

– Забавно, – хмыкнула она. – Я всегда думала, что вы художник. О чем вы пишете?

– Я должна быть писательницей? – уточнила я вечером у мужа.

– Что? – переспросил он.

– Я сказала: я должна быть писательницей?

– Наверное, да, – ответил он.

– Как так? Я-то думала, что должна быть художником.

– Я ни слова не понимаю из того, что ты говоришь, – посетовал он. – Ужин скоро?

Машина у нас новая. Английский кабриолет-малютка, черный, легкий и симпатичный. Дети сразу назвали его Торо, потому что у него на руле изображен бык. Сегодня вечером я бы предпочла покататься на Торо, а не готовить гамбургеры. Оставив мужа сидеть в гостиной и читать вечернюю газету, я вышла на кухню, села на высокую табуретку в углу и посмотрела на Торо, припаркованного на подъездной дорожке. Моя дочь сломала молнию в юбке. Посаженный у крыльца розовый куст явно не собирался расти. «Я писатель, – сказала я себе, сидя в углу на кухне. – Я писатель – сижу здесь, жарю гамбургеры». Собака опять спустилась к ручью и каталась там в грязи.

Из нескольких тысяч музыкальных пластинок, которые хранятся в нашем доме, мне принадлежат ровно две. На одной – записи разных песен и мелодий, какие играют автоматы в кафе и ресторанах. На другой – музыка с корриды. Я одолжила у детей проигрыватель, принесла его на кухню, взяла две пластинки и поставила ту, на которой каллиопа высвистывает «Закоулки Нью-Йорка».

– Мама опять с ума сходит, – сообщил мой старший сын отцу в гостиной. – Интересно, что она выкинет на этот раз.

– Все в этом мире, – рассеянно ответил мой муж, – либо правда, либо ложь, либо фантазии твоей матери.

– Жаль, что она не включила музыку для корриды, – сказал мой сын. – Эта каллиопа меня бесит.