Ладя, щелкнув каблуками, вышел и вскоре возвратился с каким-то свертком, завернутым в брезент. Капитан развернул полотнище палатки. Там лежала коричневая коробка размером с ящик из-под фруктов. На ее боках выделялись рекламные эмблемы известной японской фирмы. Коробка была крепко стянута узкими металлическими полосками и залита парафином.
— Вам знакома эта коробка, Хенке?
Старик заморгал и кивнул.
— Что в ней?
— Не знаю, — забормотал Хенке.
— Разрешите вам не поверить. Ведь такие штуки вы к нам переправляете не впервые.
— Впервые, клянусь вам, пан командир.
Капитан сел на стул напротив Хенке.
— Хорошо, тогда давайте поговорим, Хенке. Я за вами наблюдаю уже довольно давно. Когда вы к нам контрабандно переправляли зажигалки, плащи-болонья, авторучки с голыми девочками и прочее барахло, мы вас не трогали. Мы закрывали глаза и на то, что вы приторговывали церковной литературой и картинками. Но вы зашли слишком далеко, Хенке. На этот раз мы за вас вынуждены взяться. Так что в этой коробке?
— Японские калькуляторы, — признался Хенке.
— Где вы их взяли и кому должны были передать?
— Их привез господин Биттнер из Вены.
— Прошлый раз тоже были от него?
Хенке утвердительно кивнул.
— А перед этим тоже?
— Да, пан капитан.
— Сколько раз вы их сюда переправляли?
— Всего шесть раз.
— Кому передавали?
— Одному пану из Брно, как его звать, я не знаю.
— Я вам помогу. Бывшему антиквару Бартошеку. Что вы за это получали?
— От господина Биттнера двести шиллингов и от пана из Брно сто крон.
— Вас крепко надули, Хенке. Как вы сюда переправили сверток?
Хенке потупился:
— Провез.
— Через таможню? Там у вас ничего не было. В коробке на багажнике вы везли лук-сеянец, две пустые бутылки и другую мелочь. Где взяли калькуляторы?
Хенке молчал. Суетливо потирая жилистые, изуродованные тяжелой работой руки, кивал головой и смотрел в пол.
— Товарищ четарж, расскажите нам, что вы видели!
Ладя встал по стойке «смирно».
— Есть, товарищ командир! Наблюдали задержанного на участке номер двенадцать. Он пришел от дороги к реке. Огляделся, сел на берег и подождал некоторое время. Убедившись, что за ним не наблюдают, он спустился к воде, нашел в кустах бечевку и вытянул эту коробку.
— Вы слышали, Хенке? Вы использовали старинный способ контрабандистов. Ночью на облюбованном месте привязали к бечевке камень, перебросили его через реку с австрийской стороны на наш берег, а товар утопили. Сегодня вы за ним пришли уже с нашей стороны и тем самым нарушили закон. Мы располагаем фотодокументами. Посмотрите! — Он взял со стола фотоснимки. — Доказательств достаточно. Вы признаетесь?
— Признаюсь, пан командир, — выдавил из себя Хенке.
— Вы меня удивляете, Хенке. Занимаетесь контрабандой уже пятьдесят лет! Когда-то это был сахарин, камешки для зажигалок, после войны сигареты, чулки, а теперь вот это? У нас в документах есть упоминание о вас еще со времен первой республики. Тогда вы ни таможне, ни жандармам ни в чем не признались. Почему вдруг сейчас стали таким покладистым?
— Я уже старый человек, да и нервы не те, что раньше.
— Да нет, Хенке. Вы признаетесь в частностях, чтобы мы поверили, когда будете лгать дальше. Но нас не обманете. Вы чего-то боитесь?
Хепке упорно молчал. Его взгляд на мгновение задержался на Ярде. Капитан Гавран наклонился к нему:
— Пан Хенке, вы признались в контрабанде, и я должен предупредить, что вас ожидает довольно строгое наказание. Единственная возможность облегчить свою участь — чистосердечное признание. Скажите мне, давно вы живете в Тифенбахе?
— С рождения, — ответил Хенке настороженно.
— Естественно, знаете окрестности как свои пять пальцев. Вы говорили Сынеку о почтовой телефонной линии из Тифенбаха в Седловице. Кто кроме вас о ней еще знал?
Хенке задумался.
— Здесь, наверное, никто, а у нас в Тифенбахе все старожилы.
— Сколько их?
— Собственно говоря, только трое.
— Кто из них ездит в Чехословакию?
— Только я.
— Другой конец кабеля выходит на поверхность за рекой у лесной сторожки. Кто там живет?
— Это уже давно не сторожка. Купил ее после войны некий Брюкнер, бывший перебежчик с западного фронта. Вернулся с американской армией и получил пенсию как инвалид войны. Сдает комнаты приезжающим подышать свежим воздухом.
— Кто к нему ездит?
— Все время одни венпы. Летом, зимой, в течение всего года. В деревню не ходит, для этого он чересчур аристократ.
— Что из себя представляет этот Брюкнер?
— Как вам сказать? Поздоровается, скажет два слова и идет дальше. Я с ним, собственно, разговаривал только тогда, когда мы с соседом делали ему новый забор.
— Вспомните, когда это было.