Обвинение в убийстве

После тира он по привычке проехал несколько кварталов до их с Дрей дома, потом опомнился и повернул назад. Он хотел проехать через парк, куда водил Джинни гулять, но его тут же прошиб холодный пот. Тогда он двинулся в объезд, по длинной дороге, ведущей к гаражу Кинделла. Новый пистолет уютно разместился в старой кобуре на бедре. Он вынул «Смит-энд-Вессон» и прижал к ноге, чувствуя его даже сквозь джинсы.

Гневаться было намного легче.

Добравшись до своего нового жилища, он принял душ, почистил пистолет, вытянулся на кровати и наконец-то проверил автоответчик на сотовом. За последние пару часов два сообщения, оба от Дрей.

Первое было полным разочарования: «Я копала со всех сторон по версии с сообщником. В конце концов, нашла номер телефона и позвонила детективам из Полицейского управления Лос-Анджелеса, которые занимались предыдущими делами Кинделла. Они были очень внимательны, слышали о Джинни… Подробностей не рассказали, но просмотрели свои записи и заверили меня, что никаких секретов и подвохов там не было. Они сказали: почти все есть в расшифровках слушаний, которые я уже читала. Я сыграла на чувстве вины Гутьереса и Харрисона, довольно сильно на них надавила, и они еще раз связались с Кинделлом. Сказали, что он ничего не говорит – адвокат ему объяснил, что от тюрьмы его может спасти только то, что он будет держать рот на замке. От него мы ничего не добьемся. Никогда. – Глубокий вздох. – Я надеюсь, что у тебя дела лучше, чем у меня».

Грусть, которая была в ее голосе в первом сообщении, сменилась раздражением во втором, так как Тим ей не перезвонил. Он попробовал сначала позвонить ей в офис, потом домой и в конце концов оставил расплывчатое сообщение, сказав, что со своей стороны ему сообщить нечего и что лучше подождать и поговорить, когда они останутся наедине. Когда он слышал ее голос, даже в записи, крючок тоски еще глубже вонзался ему в сердце.

Он сменил Роберта в четыре. Тот выскользнул из кофейни, оставив на столе между страницами газеты папку, полную записей и чертежей. Тим просмотрел ее: расписание движения, время, когда выносили мусор, места, где располагались охранники… Отрицать профессионализм Роберта было невозможно.

Тим потягивал кофе и смотрел, кто и когда выходил из каких выходов. Незадолго до пяти он пересек улицу, пройдя мимо огромного окна с телевизорами, и вошел в здание. Холл напоминал большую мраморную пещеру с гротескными подсвечниками в стиле барокко – непонятно, почему выбрали стиль именно этой эпохи, учитывая, как телестудия выглядела снаружи. Внутри возле самых дверей охранник бросил небрежный взгляд на водительские права Тима (спасибо, Том Альтман, покойся с миром). Западная стена представляла собой огромный экран, составленный из шестнадцати сдвинутых вместе телевизоров. Ни боковых дверей, ни открытых лестниц, ни колонн, за которыми можно спрятаться. В нескольких десятках метров от вращающейся двери посетителей встречал внушительный отряд охраны. В каждом углу потолка Тим заметил камеры. Он подошел к охраннику с нервной улыбкой:

– Привет, я, э-э, я хотел бы заполнить анкету о поиске работы. Ну, знаете, в обслуживание или что-нибудь вроде того.

– Извините, сэр, но сейчас мы никого не нанимаем. Может быть, вам стоит попробовать Эй-Би-Си. Я слышал, у них есть вакансии.

Тим на секунду наклонился и оперся на стойку, рассматривая бело-голубые экраны, за которыми наблюдал охранник. Камеры были повернуты к югу, фиксируя всех, кто входил в здание. Тим запомнил, какие места не просматриваются:

– В любом случае, спасибо.

– Никаких проблем, сэр.

Тим повернулся и вышел. Вся охранная оптика снаружи ограничивалась камерами, которые снимали людей, выходящих из телестудии. Не поднимая головы, Тим протолкнулся сквозь дверь и вышел на тротуар.

Новую позицию он занял у окна в индийском ресторанчике, рядом с магазином «Лекарства и сопутствующие медицинские товары Липсона», жевал копченую говядину и записывал, в какой последовательности гаснет свет в окнах офисов на одиннадцатом этаже.

17

Он продолжал наблюдать в течение следующих сорока восьми часов – бесконечная череда кофе и судорог в ногах. Недовольство Лейном в обществе продолжало расти. Предстоящее интервью рекламировалось почти круглосуточно, не только на телевидении, но и по радио; реклама красовалась даже на автобусах и такси.

Казалось, весь город ждет, затаив дыхание.