Обвал

— Кого, господин генерал?

— Полковника Зюскинда.

— Так вот же. — Пунке кивнул на дверь.

Лах имел привычку пить кофе, не поднимая головы, и он не заметил вошедшего начальника штаба.

— Русские парламентеры прибыли в пункт встречи, — сказал Зюскинд, подсаживаясь к столу и наливая кофе. — Но условия о капитуляции мы подписали. Мосты взорваны… Это позор. Позор для всей Германии. Где выход, где выход?! Земля уходит из-под ног…

— Но я стреляться не буду. Оставьте нас, Пунке, — сказал Лах седовласому денщику. — Приказом обер-фюрера Роме я смещен… Понимаете, что это значит?

— Догадываюсь, господин генерал…

— Через пятнадцать — двадцать минут сюда придет новый комендант крепости, генерал Губерт. — Лах засмеялся, как бы торжествуя.

Зюскинд покачал головой:

— Ай-ай-ай! Выкрутились, значит. Получается так, господин генерал, я сдаюсь русским, как начальник штаба, а вы… вы просто отстраненный командующий. Никто! Обязан доложить вам, что час назад русские сбросили листовки на наши позиции с текстом условий о капитуляции. Теперь каждый солдат знает, что вы приказали сдаваться в плен. Не Губерт, а вы!..

— Я отстранен… Комендант крепости Губерт.

— Войска не знают об этом и не узнают, связь нарушена. Наша авиация полностью вытеснена русскими. Губерт — голый король. — Зюскинд расстегнул кобуру.

Лах спросил:

— Вы будете стреляться? Не советую. Плен — еще не конец…

Вбежал адъютант. Лах поднялся.

Адъютант доложил:

— Пришли эсэсовцы. Они имеют приказ: расстреливать каждого, кто будет сдаваться.

— Значит, меня первого, — сказал Лах и налил себе коньяку.

— Не валяйте дурака, — сказал Зюскинд. — Белые флаги готовы.

— Где русский парламентер? — спросил Лах и закрыл ладонью глаза.

— Они здесь, — ответил адъютант, — за дверью.

— С танками? — спросил Лах, садясь в кресло.

— Без танков, — сказал адъютант.

— Так попросите, чтобы прислали танки. Зюскинд, пожалуйста, попросите.

— Наше время истекло, — показал на часы Зюскинд. — Я имею сведения: группа фольксштурма капитана Адема получила приказ открыть огонь по нашему командному пункту на рассвете. Надо спешить, господин генерал. Адем не дрогнет, когда ему светят деньги или власть.

— Не дрогнет, — согласился Лах.

— Вы тоже в курсе? — спросил Зюскинд. — Это же провокация! Русские жестоко покарают!

— Да, я в курсе, — сказал Лах.

— Это ужасно! — возмутился Зюскинд.

— А вы в плен пойдете? — спросил Лах.

— Нет! — отрезал Зюскинд. — Потом, вместе с солдатами.

— Боитесь попасть под огонь Губерта?

— Честь солдата и провокация несовместимы, господин генерал.

— Да вы, оказывается, моралист, господин полковник.

Прогремело несколько выстрелов. Адъютант прошептал:

— Это эсэсовцы выполняют приказ Роме.

— Просите парламентера, — приказал Лах.

— Господин генерал, я вам тоже приготовил флаг, — сказал Пунке. — А вообще четырнадцать флагов из простыней…

— Зачем так много? — спросил Лах и выскочил в боковую дверь, за ним тотчас же последовал адъютант.

— Все это будто сон, — отозвался Пунке. — И мне хочется, чтобы это был сон — и то, что вы, господин полковник, держите пистолет в руке наготове, и то, что русские за дверью…

— Перестаньте! — оборвал Зюскинд не в меру разговорившегося Пунке. — Сон, сон! Мы уснули еще в тысяча девятьсот тридцать третьем году!.. А проснулись теперь и увидели себя в страшном разломе, с белыми флагами в руках… Ты ровным счетом ничего не понимаешь, Пунке! Так же, как и я, пожалуй! — Он опустил голову на стол. — Я хочу уйти…

— Куда, господин полковник? — не сразу понял Пупке.

— Да совсем, а рука не поднимается.

Пунке понял намерения начальника штаба, и ему стало жалко в прошлом примерного и аккуратного полковника, так прекрасно управлявшего штабом и так великолепно понимавшего командующего Лаха, с полуслова, с полужеста. Пунке уже все понял и уразумел, что никакого маневра не может произойти и русские самым настоящим образом одолели войска крепости и теперь берут в плен. Подполковник Кервин, возвратившийся из штаба русской армии, так и сказал: «Маршруты сдачи в плен утрясены. Русские поведут нас в штаб гвардейской дивизии». Поведут, как побитых и сломленных, как полностью не способных к сопротивлению…

Пунке подсел к Зюскинду, притулился к нему плечом.

— А что же фольксштурмовцы? — сказал Пунке. — Я слышал, что они поклялись фюреру… удержать город…

— Лавочники, коммерсанты, дети и старики! — отмахнулся Зюскинд.

— Но они же немцы!.. Дайте мне ваш пистолет, — сказал Пунке и легко взял оружие из рук полковника.

Вернулся Лах и сказал Зюскинду:

— Разрядите пистолет, нас ждут конвоиры.

Открылась дверь, и адъютант позвал:

— Прошу, господин командующий…

— А что генерал Губерт? — спросил Лах, не решаясь переступить порог.

— Губерт приказал арестовать вас. Колебания совершенно излишни, прошу…

Лах увидел через открытую дверь русских автоматчиков во главе с полковником, который кивнул, чтобы Лах выходил.