Обучение и воспитание в школе

Конечно, такой «паспорт» должен быть возможно более сжатым, отмечать только самое существенное, характерное.

Надо иметь сначала лишь общий облик района или губернии, а затем этот облик должен все более и более уточняться.

Только на основе характеристик губернии можно определить и культурное лицо губернии.

Несомненно влияние на культурное лицо губернии ее экономики. «Паспорта» являются блестящей иллюстрацией такого влияния.

Когда работа с «паспортами» продвинется, она даст возможность выявить в каждой местности движущие силы культурного развития, те слои населения, на которые можно опереться в первую голову, те местные особенности, которые могут открыть новые перспективы в работе.

Тут стоит поработать.

1927 г.

ВОСПИТАТЕЛЬНАЯ РОЛЬ УЧИТЕЛЯ

В прежнее время в школе было два лагеря — учителя и дети. Эти два лагеря вели между собой непрестанную войну. У школьников вырабатывалась своя этика. Считалось хорошо подсказать товарищу, написать для него сочинение, дать списать сделанную работу, поделиться с ним завтраком, сладким, покрыть всякую шалость, сделанную товарищем; считалось преступлением рассказать учителю что-либо о товарище — «донести»; вести беседу с учителем не на учебные темы называлось «подлизыванием» и т. д. и т. п. Особо сильна была эта этика в закрытых учебных заведениях, институтах, корпусах и пр. Чем строже был режим, тем теснее сплачивались ребята. Помню, с каким захватывающим интересом слушала я в детстве институтские порождения моей матери. Очень хорошая ученица, она имела пониженный бал за поведение, но зато была любимицей класса. Стащить форшмак у классной дамы и накормить им голодных подруг, устроить бомбардировку двери «мочалки» (начальницы), не моргнув, выдержать крики и выговоры классной дамы — немки, не отвечать урока, потому что другие девочки не выучили его, взять на себя вину других — на это она была первой мастерицей.

Эта школьная этика была очень живуча. Я училась в гимназии, где учителя относились к нам как нельзя лучше, где никто на нас не кричал, где не было никаких наказаний, не было никаких отметок за поведение, дневников о нашем поведении, где были очень хорошие отношения с учителями, где учиться было очень интересно, и все же громадное большинство детей представляло собой особый лагерь: подсказывали, давали списывать задачи, устраивали полузабастовки, а в восьмом (в восьмом!), педагогическом классе, когда нам предложили наблюдать учениц младших классов и писать их характеристику, всем классом заявили директору (Александру Яковлевичу Герду), что мы не можем этого делать: это будет нарушение товарищества, мы не можем «выдавать» ребят. Писать характеристики согласны, но без упоминания фамилий. Педагогический совет согласился на это, не стал насиловать нашу ребячью совесть. Смешно это. 16–17-летние девушки, многие из которых прекрасно знали Тургенева, Л. Толстого, Гоголя, читали Белинского, Добролюбова, читали Гёте, Шиллера, Гейне и пр., писавшие сочинения в 40 страниц полуисследовательского характера, вроде «Мифические воззрения славян на природу по сказкам Афанасьева», вдруг решили: нельзя начальству выдавать приготовишек. Ведь уж такое ребячество, которое на первый взгляд не заслуживало бы никакого внимания. А педагогический совет отнесся к делу серьезно и «уважил» просьбу. Может быть, потому, что в педагогический совет входили такие чуткие педагоги, как А. Я. Герд, начавший свою педагогическую карьеру с заведования колонией малолетних преступников, где он стал любимцем детей, или бывший народоволец, известный физик Я. И. Ковальский. Это был, во всяком случае, наглядный педагогический урок. И потому, может быть, с таким глубоким негодованием читала я статьи французских педагогов, которые, констатируя наличие двух лагерей во французской школе — учителей и ребят, советовали властвовать разделяя: выбирать отдельных ребят, обрабатывать их, задабривать, отделять от остальных ребят.

Я думала, давно у нас изжита эта рознь между учителями и ребятами. Приезжавшие иностранцы, посещающие наши школы, отмечали, что больше всего их поражают простые, товарищеские отношения между детьми и учителями. Они отмечали это как громадный плюс. Но иллюзий себе строить не следует. Наряду с простыми, товарищескими отношениями есть и отношения старою типа, и больше всего их там, где они меньше всего допустимы, — в детских домах.

Учитель «строжится» — ребята организуются против него. Да и может ли быть иначе? Мне пришлось в этом году быть на одном учительском собрании в Замоскворецком районе, где был поставлен вопрос о хулиганстве ребят. И в первый раз в жизни я услышала, как на собрании открыто защищалось право педагогов наказывать ребят, говорилось о шкале наказаний. И что меня особо поразило — это то, что подобного рода высказывания не вызвали глубокого возмущения присутствующих, не вызвали свиста, криков «долой!» Руководитель детдома «смело и открыто» высказывал свое мнение… Ребят, к сожалению, на этом собрании не было; они, вероятно, тоже сказали бы свое мнение.