Обсидиановый храм (ЛП)

— Мною овладевали странные желания, которых не понимал. Хотя с другой стороны, они меня даже не пугали. Время от времени я... поддавался им. Но когда я дорос до совершеннолетия, меня захватило одно единственное желание: растоптать, унизить и, в конечном счете, уничтожить моего брата Алоизия, который навлек на меня весь этот ужас.

Медленно он прошел к паре рамок, указав сначала на одну, затем на другую. Констанс увидела вещи, значение которых не поняла: власяница, изготовленная из какого-то органического волокна, петля палача и нечто, похожее на толстый пучок ядовитого сумаха[194], плотно обмотанный леской.

— Сначала, мои попытки отомстить брату носили чисто случайный характер и были спонтанными. Но по мере того, как я становился старше, в моем воображении стал формироваться план. На его исполнение потребовались бы годы, даже десятилетия. Он завладел всем моим временем и всем моим вниманием. Для его успешного осуществления потребовалось создание и любовное курирование нескольких разных личностей. Например, ученого из нью-йоркского Музея Естественной Истории Хьюго Мензиса.

Они уже обогнули угол и оказались у середины второй стены. Диоген остановился у витрины, которая хранила в своих стенках старинный штык, блестящий, словно ртуть.

— Оружие, которое убило специального агента Майкла Декера, близкого друга Алоизия. Ты же понимаешь, что он не настоящий — наверняка, тот самый все еще находится где-то в хранилище улик, а всего лишь точная копия.

Он перешел к следующей витрине, в которой находилась копия журнала «Музееведение», удостоверение личности работника музея, забрызганное кровью, и канцелярский нож.

— Марго Грин, — сказал Диоген, продолжая свой рассказ.

В следующем каркасе находилось рукописное письмо из нескольких страниц, подписанное «A. Пендлтон». Кроме того рядом с ним висела дорогая женская сумочка.

— Виола Маскелене, — пояснил Диоген тем же странным, пустым голосом. — С ней не очень хорошо получилось.

Сейчас, шагая гораздо быстрее, он миновал еще нескольких экспонатов, висящих по периметру обсидианового пространства, и направился к витринам на третьей стене: кристалл хрусталя, в котором находилось нечто похожее на алмазный песок, меморандум из тюрьмы Херкмур…

Констанс вдруг остановилась. В середине третьей стены находилась рамка с пропитанным кровью атласным лоскутом и наполовину выпитым бокалом зеленоватого ликера со слабым следом помады на ободке.

Она резко повернулась и взглянула на Диогена.

— Это ты, — просто сказал он.

— Я увидела достаточно, — бросила она, резко прошагав мимо него и направившись к выходу, не глядя на другие рамки.

Мгновенно Диоген рванул наперерез. Он опередил ее, и, пока она обходила последнюю четвертую стену, встал между ней и дверью, блокируя ей путь.

— Подожди, — сказал он. — Взгляни, ты еще не все увидела.

И он указал на оставшиеся витрины.

После нескольких мгновений нерешительности она все же согласилась. За исключением первой, в которой находился некролог, окровавленный скальпель и декоративный веер из стран Центральной Америки, витрины на этой стене были пусты.

— Я изменился, — сказал он, — и на этот раз тон его голоса был не совсем холодным и безликим: вся эта ситуация его явно взволновала. — Я снова изменился. Я остановился. Разве ты не понимаешь, Констанс? Хотя это и не являлось моим первоначальным намерением, когда я начал хранить все эти трофеи, это место стало, как я и говорил, моим «Музеем Позора». Он ведет хронику моих преступлений — как успешных, так и безуспешных — как некие гарантии того, чтобы я никогда, никогда не смел возвращаться к старому образу жизни. Но создал я его еще по одной причине: в качестве предохранительного клапана. Я знал, что, если я когда-нибудь почувствую что мои старые... желания и потребности начнут рваться наружу, все, что мне нужно будет сделать, это прийти сюда.

Констанс отвернулась от него, не совсем уверенная, что именно она блокирует внутри себя — его слова или ее двойственную реакцию на них. Она поняла, что ее взгляд упирается в последнюю занятую рамку: ту самую, в которой находился скальпель, веер и некролог. Некролог был о выдающемся кардиохирурге, докторе Грабене, который стал жертвой маньяка-мясника. Некролог оплакивал невосполнимую утрату науки и человечества в связи с этой смертью. Он был датирован всего лишь четырьмя днями ранее.

— Значит, ты солгал, — сказала она, указывая на некролог. — Ты убил еще нескольких людей.

— Это было необходимо. Мне потребовался еще один образец для синтеза эликсира. Но больше они мне не нужны: ты можешь видеть и ощущать на себе его воздействие.

— И как это должно заставить меня почувствовать себя лучше? Люди погибли! Умерли понапрасну — чтобы я могла жить.

— Старуха уже находилась в коме и медленно умирала. А вот доктор не должен был умереть, он застал меня врасплох своим приходом.

Она снова собралась уходить, но он вновь встал между ней и дверью.