Обсидиановая комната

– Моя прекрасная Констанс, ты морская свинка только в том смысле, что этот эликсир составлен всего для одного человека – для тебя. Больше мне не на ком его испытать.

– Кроме себя самого.

– Для этого у меня недостаточно эликсира.

«Она очень быстро соображает, даже в таком состоянии», – подумал Диоген.

Констанс покачала головой, и он зачастил:

– Все это так ново для тебя. К тому же ты больна. Не торопи события. Это все, о чем я тебя прошу.

Она выдохнула с явным раздражением и откинула волосы с лица, не сказав ни слова. Диоген посмотрел на пакет. Он поставил скорость на максимальную, и пакет опустел уже почти наполовину.

– Твое дурное настроение вызвано ошибкой в формуле эликсира, – сказал Диоген.

Еще не успев договорить, он понял, что совершил ошибку.

– Мое дурное настроение, – сказала Констанс, подчеркивая эти слова, – вызвано твоей чрезмерной заботливостью, твоей манерой ходить неслышно по дому, прислушиваясь к каждому моему движение. У меня такое ощущение, будто меня выслеживают.

– Извини, я не понимал, что так сильно действую тебе на нервы. Я буду давать тебе всю свободу, какую ты пожелаешь. Скажи мне, что я должен делать.

– Для начала убери зрительную трубу из башни. А то мне кажется, что ты шпионишь за мной.

Диоген почувствовал, как его лицо залилось краской.

– Да, – сказала Констанс, вперившись в него острым взглядом. – Я вижу, что ты и впрямь шпионил за мной. Наверняка – когда я купалась на днях.

Диоген пребывал в смятении. Он не мог заставить себя отрицать это. Он просто не мог найти ответ, и его молчание было тем признанием, которое ей требовалось.

– Все было хорошо, пока тебя не было. Жаль, что ты вернулся.

Ее слова задели Диогена за живое.

– Это не только жестоко, но и несправедливо. Все, что я сделал, – я сделал для тебя.

– Жестоко? И это слово я слышу от самого маэстро жестокости?

Диоген воспринял это как очередной удар. Он чувствовал возрастающее унижение и что-то еще – зачатки гнева.

– Ты согласилась приехать сюда, отлично зная мою историю. С твоей стороны неправильно швырять мне в лицо эти обвинения.

– Неправильно? Да кто ты такой, чтобы решать, что правильно, а что нет?

Она громко, саркастически рассмеялась.

Ее дикое поведение выбило Диогена из колеи. Он понятия не имел, как реагировать, что ей говорить. Эликсир был введен уже на три четверти. Оставалось только надеяться, что он вскоре начнет действовать. Своими речами Констанс доводила себя до исступления.

– Когда я вспоминаю о том, что ты сделал, – сказала она, – обо всей этой истории, когда я вспоминаю, каким отчаянно несчастным ты сделал Алоизия, я не могу понять, как ты уживаешься с самим собой!

– Алоизий тоже заставил меня страдать. Прошу тебя, Констанс.

– «Прошу тебя, Констанс!» – с издевкой повторила она. – Как же я ошиблась, поверив тебе! Вместо того чтобы сделать меня лучше, ты меня отравил. Откуда я могу знать, что это еще больше не ухудшит мое положение? – Она встряхнула стойку с пакетом свободной рукой.

– Осторожнее! Осторожнее! – Диоген ухватился за стойку, защищая свое драгоценное средство.

– Я должна была знать, что твои обещания ничего не стоят.

– Констанс, мои обещания нерушимы. Вся эта твоя злость – это не ты говоришь, а твоя болезнь.

– И сейчас? – Она схватилась за трубки.

Диоген бросился к ней, чтобы остановить, но слишком поздно: Констанс вырвала иглу из вены, пурпурная жидкость с вкраплениями крови потекла на пол, стойка рухнула.

– Констанс! Боже милостивый! Что ты делаешь?

Она швырнула в него трубки и бросилась прочь из библиотеки. Он стоял, потрясенный, слушая ее быстрые шаги по лестнице. Потом хлопнула дверь, ведущая в ее крыло, и щелкнул засов. Диоген попытался унять стук сердца, чтобы услышать что-нибудь. И услышал слабые, подавляемые рыдания, доносящиеся сверху. Констанс плачет? Это потрясло его больше всего остального. Он посмотрел на пол: последние капли драгоценного эликсира вытекали из пакета на ковер.

52

Проведя почти час за тщательным обследованием палаты, в которой нашли свою смерть пожилая пациентка и доктор, Пендергаст – с молчаливого одобрения Лонгстрита – занял одну из комнат отдыха для врачей в Баптистской больнице Майами и принялся опрашивать персонал. Лонгстрит смотрел на это с отстраненным интересом. Он с облегчением покинул место преступления, хотя и был привычен к виду крови, но эти экстравагантные, в духе Джексона Поллока[41], брызги и разводы, покрывавшие значительную часть пола в палате, даже для него были чересчур. И теперь он наблюдал, желая понять, какую цель преследует Пендергаст.

Для начала Пендергаст поговорил с лейтенантом, ведущим следствие. Он дотошно расспрашивал копа обо всем, что удалось узнать полиции на данный момент. Мотив преступления был неясен. Убийца выбрал жертву, по-видимому, наобум, и его выбор, как ни странно, пал на пациентку, которая и без того была на пороге смерти. Многообещающий молодой кардиолог доктор Грейбен, заставший убийцу за его занятием, заплатил за это жизнью. Обе жертвы были искалечены скальпелями самым жестоким образом, практически располосованы.