Обретение крыльев

Спустя месяц или два я прилично освоила некоторые дела по дому. Но даже мисс Сара не знала, что иногда по ночам я покидаю пост у ее двери и до рассвета смотрю на воду, искрящуюся в лунном сиянии. Сверкали огромные, как блюдца, звезды. Иногда был виден остров Салливан. В темноте я тосковала по матушке, мне не хватало нашей кровати и развешенного над нами лоскутного одеяла. Я представляла себе, как матушка шьет их одна, вспоминала набитый перьями грубый мешок, красный кожаный мешочек с булавками и иголками, мой чудный латунный наперсток. В такие ночи я со всех ног мчалась в каморку над конюшней.

Матушка очень сердилась каждый раз, когда, проснувшись, заставала меня в своей постели. Говорила, если меня поймают, то беды не оберешься, я, мол, и так часто вывожу госпожу из себя.

– Ничего хорошего не выйдет из твоих ночных брожений, – говорила она. – Оставайся-ка на своей подстилке. Сделай это ради меня, слышишь?

И я старалась ради нее. Целых несколько дней. Лежала на полу в коридоре, пытаясь согреться на сквозняке и поудобней устроиться на досках. Приходилось мириться с этими мучениями, чтобы потом дождаться утешения от воды.

Сара

Прошло четыре месяца после катастрофы с моим одиннадцатым днем рождения. Проснувшись однажды пасмурным мартовским утром, я не нашла Хетти. Подстилка ее была смята, храня очертания маленького тела. В это время она обычно наполняла водой умывальный таз, развлекая меня всякими историями. Удивительно, но ее отсутствие задевало меня. Я скучала по ней, как по близкому другу, да и волновалась за нее. Ведь мать однажды уже приложилась тростью к Хетти.

Не найдя ее в доме, я остановилась на верхней ступеньке заднего крыльца, осматривая двор. Из гавани принесло редкий туман, и сквозь него просвечивало солнце, сияя тусклым золотом карманных часов. У дверей каретного сарая Снежок чинил ремень сбруи. Тетка сидела верхом на табуретке около огорода и чистила рыбу. Не желая вызывать ее подозрений, я не спеша направилась к кухонному крыльцу, где Томфри раздавал слугам орудия труда: Эли – мыло для мраморных ступеней, Фиби – два полотенца для чистки хрусталя, Сейбу – совок для наполнения ведер углем.

Дожидаясь, пока он не закончит, я скользнула взглядом по дубу в левом заднем углу двора. Ветки его были унизаны тугими почками, и, хотя сейчас дерево мало походило на себя летнее, мне вспомнился тот далекий день: я сижу на земле, расставив ноги, – в тишине и зное, в зеленоватой тени – и составляю из шариков слова: «Сара иди»…

Взглянув в противоположную сторону двора, я увидела Шарлотту. Мать Хетти шла вдоль поленницы, то и дело наклоняясь и подбирая что-то с земли.

Подойдя незамеченной, я увидела у нее в руках маленькие пушистые перья.

– …Шарлотта…

Она подпрыгнула от неожиданности, выпустила из руки перышко, и его подхватил морской бриз. Перышко долетело до верха высокой кирпичной ограды и застряло в изогнутых ветвях смоковницы.

– Мисс Сара! – воскликнула Шарлотта. – Вы напугали меня до смерти.

Она засмеялась визгливым нервным смехом, метнув взгляд в сторону конюшни.

– …Я не хотела… Хотела только спросить… не знаешь, где…

Не дав мне договорить, она указала на поленницу:

– Посмотрите вниз, туда.

Вглядевшись в промежуток между двумя поленьями, я заметила коричневое пушистое существо с острыми ушками. Совенок! Немногим больше цыпленка. Он помигал желтыми глазами, а потом уставился на меня, и я отодвинулась.

Шарлотта снова рассмеялась, на этот раз более непринужденно:

– Не укусит, не бойтесь.

– …Это птенчик.

– Я наткнулась на него несколько дней назад. Бедняжка лежал на земле и пищал.

– …Он был… ранен?

– Не-а, просто его бросили. Его мама – амбарная сова. Устроилась в вороньем гнезде под навесом, а потом пропала. Наверное, с ней что-то стряслось. Кормлю птенчика объедками.

Раньше мое общение с Шарлоттой ограничивалось лишь примерками платьев, но мне и тогда не нравилась ее проницательность. Из всех отцовских рабов она была самой умной, и в этом таилась опасность. Мои опасения впоследствии подтвердились.

– …Я буду хорошо обращаться с Хетти, – неожиданно ляпнула я.

Эти полные сожаления и в то же время высокомерные слова прорвались, обнажая чувство вины.

Глаза рабыни – медовые, как у ее дочери, – широко распахнулись, а потом сощурились, превратившись в щелки.

– …Мне не хотелось владеть ею… Я пыталась освободить ее, но… мне не позволили.

Я не могла остановиться.

Шарлотта опустила руку в карман фартука. Повисла гнетущая тишина. Она ощутила мое чувство вины и хитро им воспользовалась.

– Хорошо, – сказала рабыня. – Потому что я знаю, вы скоро сделаете это для нее.

– …Сделаю это?

– Уверена, вы обязательно поможете ей освободиться.

– …Да, постараюсь, – откликнулась я.

– И мне надо, чтобы вы поклялись.

Я кивнула, с трудом понимая, что меня ловко принудили к соглашению.

– Только сдержите слово, – сказала она. – Знаю, так и будет.

Я вдруг вспомнила, зачем подошла к ней.

– …Мне никак не найти…

– Не успеете и глазом моргнуть, а Подарочек будет у вашей двери.

Я пошла в дом, чувствуя, как сильнее затягивается петля этих странных доверительных отношений.