Обретение Энкиду

- Комфортно... - прошептал сраженный Мурзик.

Ицхак подвигал носом, как муравьед. Эта мимическая игра сопровождает у него мыслительные процессы.

- Жопе должно быть тепло, - пояснил он Мурзику. - К вечеру вызови для господина девку из храма.

- А храмовую-то зачем? - спросил Мурзик. - К нему любая с охотой пойдет... и свободная, и какая хочешь...

- Любая, может, и пойдет, да не всякая подойдет. Жопе нужно сделать массаж, - пояснил Ицхак. - Квалифицированный массаж. Фирма платит. Иначе в день Мардука твой господин может ошибиться. Мы повысили точность на восемь процентов и не имеем права снижать показатели.

Последняя фраза предназначалась мне. Для того, чтобы пробудить мою совесть.

Сделав такое наставление и окончательно запугав моего раба, Ицхак удалился.

Мурзик довел меня до дивана и позволил упасть. Затем снял с меня ботинки и штаны, накрыл колючим шерстяным пледом - у меня не было сил протестовать и требовать атласное одеяло - и удалился.

И я провалился в небытие, полное графиков и цифр.

- Господин! - кричал у меня над ухом Мурзик. - Господин!..

Я приоткрыл один глаз. Мурзик стоял над диваном, держа в одной руке мой магнитофон, а в другой стакан с мутной желтоватой жидкостью.

- Что тебе, говорящее орудие? - вопросил я, недовольный.

- Ох... господин! - вскричал Мурзик плачуще. - Ох! Вы очнулись!

Я пошевелился. Руки у меня онемели.

- Я спал, - сказал я. - Зачем ты меня разбудил, смердящий раб?

- Вы говорили во сне, господин, - сказал Мурзик. - Выпейте.

И протянул мне стакан.

Я взял, недоверчиво понюхал. Мутная жидкость оказалась сливовым вином. Я выхлебал вино, громко глотая.

Мурзик забрал стакан. Постепенно он успокаивался.

Я потер лицо ладонями.

- Сколько времени?

- Шестая стража.

- Ну я и выспался... - сказал я. - Ничего не помню. Как провалился куда-то.

- Знать бы, куда, - многозначительно проговорил Мурзик.

И включил магнитофон. Я мутно уставился на него. Из колонки донеслось бурчание. Потом визгливый, противный голос заговорил на непонятном языке. Несколько раз речь прерывалась стонами, вздохами и шорохом, как будто кто-то ворочался на кровати. Дважды лязгнули пружины. В голосе было что-то отвратительное и в то же время знакомое.

Наконец я понял. Это был мой голос.

- Я... говорил во сне? - спросил я Мурзика.

- Да... - Он опять начал бояться. - Вы... это... Вас господин Ицхак привел. Велел уложить. А вы совсем мутные были, сонные или что... Может, опоил вас кто? - предположил Мурзик испуганно.

- Я работал, - сказал я, рассердившись. - Обрабатывал данные.

- Ох, не знаю... - закручинился Мурзик совершенно по-бабьи. И головой покрутил. - В общем, он привел вас и велел уложить жопой кверху.

Для стороннего наблюдателя наш разговор, возможно, выглядел бы совершеннейшей дикостью. Какие-то толки в сообществе рехнувшихся гомосеков.

- Я послушался господина Ицхака, господин, - продолжало присмиревшее говорящее орудие. - Я уложил вас на диван жопой кверху и накрыл одеялом. И вы заснули. Сперва вы спокойно стали, потом заворочались. Я подумал, что надо бы девку из храма вызвать, как господин Ицхак велел. И тут вы вроде как заговорили. Я услыхал, как вы с дивана что-то говорите, и говорю: "А?" А вы что-то непонятное сказали. Я опять говорю: "А?" А вы... Тут я подумал: ведь не понимаю ничего, а вдруг распоряжение какое важное... Ну и ткнул в эту штуку, в магнитофон ваш, чтобы записать, а потом, чтобы вы послушали и растолковали, о чем приказ был. Чтобы не ослушаться по непониманию...

- Что, Мурзик, - сказал я злорадно, - очень назад на биржу не хочешь?

- Так... - Тут Мурзик заморгал, зашевелил широкими бровями. - Так мне с биржи один путь - на какие-нибудь копи, либо галеры, а кому туда охота...

- Никому не охота, - согласился я. - Дай-ка я еще раз прослушаю.

Он перемотал пленку и снова включил. Отрешившись от того, что голос такой противный, я вник. И ничего не понял. Язык, на котором я что-то с жаром толмил и даже как будто сердился, был совершенно мне незнаком.

Тут уже и я растерялся.

- Мурзик, а что это было?

Он затряс головой. Он не знал. Самое глупое, что я тоже не знал.

- Может, это вы по-семитски? - предположил Мурзик. - Надо бы дать господину Ицхаку послушать.

- Господин Ицхак такой же семит, как я - плоскорожий ордынец. Одна только спесь, - проворчал я. - У них в семье семитский язык уж три поколения как забыли...

Я стал думать. Это не семитский язык. И не ашшурский. И не мицраимский. Это вообще не язык. То есть... то есть, ни слова знакомого. Даже не ухватить, где там глагол, а где какая-нибудь восклицательная частица...

Я велел подать мне телефон и набрал номер Ицхака, бессердечно оторвав того от ужина.

- Очнулся, академик? - невежливо сказал Ицхак. И сразу озаботился: Ну, как наша дорогая? Не помял?

- Слушай, Ицхак, - сказал я. - Тут такое дело... Приезжай немедленно.

И положил трубку.