- На заработки отпустить его хочешь?
- Вообще отпустить хочу.
Ицхак посмотрел на меня, как на сумасшедшего.
- А ты хоть интересовался, сколько это стоит - отпустить раба?
- Да.
Ицхак пожал плечами и впился в сардельку. Я наклонился над тарелкой, ковыряя рыбу.
Потом Ицхак спросил, очевидно сердясь на мою глупость:
- И зачем тебе это надо?
- Долгая история... Изя, ты веришь в переселение душ?
- Я верю в информацию. В хорошо поставленный менеджмент. В родительскую любовь. В то, что безусловно положительные эмоции вызывает только хорошая пища. Достаточно?
- Нет, - сказал я. - Обещай, что никому не расскажешь...
Я наклонился через стол и вполголоса поведал Ицхаку о своем путешествии в прошлые жизни. Рассказывать было тяжело, потому что Ицхак мне не верил. Особенно когда речь зашла о том, что мы с Мурзиком оказались одним и тем же человеком. Да еще каким! Великим героем Энкиду!
- Ну да, конечно, - сказал Ицхак, откидываясь на спинку стула и ковыряя в зубах вилкой. - Энкиду. Не больше, не меньше.
- Гляди, металлокерамику попортишь, - сказал я мстительно. - Я и не прошу, чтобы ты мне верил. Дай справку о трудоустройстве Мурзика, вот и все, о чем я прошу.
- Ага, - сказал Ицхак, продолжая ковырять. - Я тебе справку дам, а через месяц твой Мурзик потребует, чтобы я и вправду предоставил ему работу.
- А ты и предоставь, - разозлился я. - Что тебе, уборщица не нужна?
- Мне нужна женщина. Ни один мужчина так не приберет, как женщина.
- Иська, не жлобись. Ты же знаешь Мурзика. Ну, возьми его с испытательным сроком...
- Не держи меня за дурака. Кто берет уборщицу с испытательным сроком? Это не программист и не менеджер...
- Возьми без срока. Не понравится, уволишь.
- А ты знаешь, Баян, что, по нашему трудовому законодательству, если я беру освобожденного раба на работу, то в течение года не имею права увольнять его?
- Изя... - воззвал я.
- Погоди, - перебил Ицхак, - а жилплощадь? Тебе не позволят освободить раба без справки о предоставлении ему жилплощади. Где ты ему будешь площадь брать? Будешь инсулу ему покупать? Разоришься ты на своем переселении душ...
- К себе пропишу, - разозлился я и встал, отодвигая стул. Стул провизжал по каменному полу.
Ицхак повертел пальцем у виска. И сказал:
- Ладно, возьму твоего Мурзика на работу. Что мы с тобой, в конце концов, не разберемся. Свои люди... Год отработает, а там его и уволить можно по закону...
- Не придется тебе его увольнять, - сказал я. - Он хороший.
Дома меня ждала Цира. Разъяренная. Не то сама еще на лестнице мои шаги услышала. Не то кошка заволновалась, у двери тереться стала. Я не выяснял.
Цира распахнула дверь еще до того, как я полез в карман куртки за ключами. И прямо с порога понесла:
- Рабовладелец!.. Изувер!..
Я попытался проникнуть за порог, но не тут-то было - она билась об меня грудью, как птичка о стекло, и всё норовила заехать кулачком мне по носу.
- Погоди ты, - слабо отбивался я. - Дай хоть в дом войти...
- Бесчеловечное животное!
- Да замолчи! - рявкнул, наконец, я и поймал ее за руки.
Она пискнула. Укусить меня попыталась. Я отодвинул ее в сторону, вошел, разулся и снял куртку.
Цира, всхлипывая без слез, пошла за мной в комнату.
- Скотина... - на ходу говорила она. - Низкая тварь...
Я сел на диван, заложил ногу за ногу. Цира продолжала разоряться. Я узнал о себе много нового. Наконец, она примолкла. Надо отдать ей должное, разорялась она долго.
- Ну, - сказал я и поднял к ней голову, - и в чем, интересно, дело?
- В чем дело? - завопила она с новой силой. - Он еще спрашивает! Растленный работорговец!
Тут я не выдержал и заревел:
- Я противник рабства! Я аболиционист!
- Аболиционист херов! - вцепилась Цира в новую тему. - Противник рабства! А сам рабов пытаешь!
- Кого я пытаю? - надсаживаясь, заорал я. - Это ты меня пытаешь!.. Сучка белобрысая!..
- А Мурзик? - крикнула Цира. Она аж приседала от ярости.
- Что - Мурзик?
- Почему ты подверг его пыткам? - выкрикнула она. - Ты что же, думаешь, раз он купленный раб, то можно... так... Что он игрушка для твоей садистской... мелкой душонки...
Она задохнулась.
- Цира, - сказал я, - ты можешь оскорблять меня, но пожалуйста не трогай душу великого Энкиду.
Она с размаху плюхнулась рядом со мной на диван и наконец разревелась.
- Ну? - спросил я. - Что еще?
- Что ты с ним сделал? За что ты его?..
Я встал, неторопливо открыл комод, вытащил из-под стопки футболок пачку бумаг на освобождение Мурзика и швырнул ей на колени.
- Читай, - сказал я. И вышел на кухню.
Мурзику и впрямь было совсем худо. Глаз не открывал. Инфекцию ему занесли, что ли? Костоправы, одно слово.
Я нашел гарантийный талон и набрал номер телефона, указанный там. Сперва долго было занято, потом не брали трубку. Наконец нелюбезно осведомились о причине моего звонка.
- Да человек после вашего лечения помирает.
Там деловито осведомились:
- Жар?
- Да.
- Сколько?
Я не измерял Мурзику температуру - какой смысл, если и без того видно, - но ответил уверенно:
- Сорок.
Медикусы любят четкие, точные, лаконичные ответы.
- Возраст?
- Тридцать один.
- Хронические заболевания?
- Отсутствуют.
- Ждите бригаду.
- Когда? - спросил я.