Обреченный мост

Хачариди и Боске

С частой одышкой выталкивая клубы белого пара, эшелон «LT-300» не спеша втягивался в узкое ущелье между соседними товарняками, вливался в обыденную сутолоку станции, провожаемый взглядами солдат оцепления.

Чёрное выпуклое рыло паровоза с распластанным по центру шумерским орлом отразилось в арочных окнах станции, когда, подрагивая, он прошёл, замедляя ход, за пустыми платформами на первом пути. Дебаркадер станции оборвался тупиком — горизонтальный полосатый брус с электрическими фонарями.

Эшелон, лязгая сочленениями, вильнул вправо, приникая к широкой бетонной эстакаде, уже заставленной тяжёлыми «MAN-ами» с обрубленными мордами и плоскими цистернами в жабьем камуфляже.

Встречающий обер-инженер в двубортной шинели зелёного сукна предусмотрительно бросил под ноги окурок и раздавил его носком сапога… И вдруг алюминиевые громкоговорители-колокольчики на столбах загорланили, дублируя друг друга визгливым назойливым эхом: «Achtung! Allarm»!

Первыми, не дожидаясь команды офицеров, бросились с платформы солдаты оцепления. Офицеры же — кто протолкался в застеклённые до половины двери станции, а кто посчитал достаточным пригнуться за бетонной стенкой дебаркадера, махая пистолетами на беготню подчиненных.

Последними прекратили муравьиную сутолоку грузчики из числа военнопленных. Но большей частью они бросились не в сторону укрытий, а рассыпались по соседним путям, под колёсами товарных эшелонов.

И никто не отметил, — что, в общем-то, и не удивительно, дело нескольких секунд, — как со средней платформы эшелона спрыгнули двое и внезапно исчезли, как сквозь землю провалились.

Впрочем, почему «как»? — соскользнули в предусмотрительно открытый кем-то люк.

— Какого чёрта вы тут устроили саботаж! — заорал с порога на начальника станции гауптштурмфюрер СС, судя по зигам и трём серебристым звёздочкам в петлицах хрестоматийного чёрного мундира.

«Видать, не нахвастался ещё принадлежностью к ордену», — несмотря на панический переполох в мыслях, оценил-таки бывалый тыловик его отутюженный лоск и молодецкую прыть неофита. И вдруг, неожиданно для себя, выдохнул застрявший в горле ужас усталым шепотом:

— Убирайтесь, целее будете.

— Как теперь прикажете обеспечивать?! — продолжал неистовствовать тот, смахнув со стола ворох каких-то папок.

И только, когда дошёл смысл сказанного этим грузным, безмерно усталым и бесконечно отчаявшимся человеком, осёкся.

— Что вы?.. — Он перехватил безжизненный взгляд «станционного смотрителя», в котором уже мёртво отражалось закопченное небо железнодорожного узла, и подбежал к полуарке окна в мансарде. — Что вы несёте?..

Оглушительный раскатистый грохот смёл последние слова эсэсовца, смёл и его самого вместе с каскадами стёкол, брызнувших внутрь кабинета. Клубящийся шквал багрово-золотистого пламени докатился до кирпичного здания станции в одно мгновение, вышиб окна и белым паром расползся по закоулкам помещения.

Вслед за первым в сумрачное небо вскинулся второй копотный гриб, третий.

Со скрежетом начали заваливаться набок железные товарные вагоны; вспыхнули как спичечные коробки дощатые…

Берег Керченской бухты. Район поселка «Колонка»

Войткевич и Новик

— Быстрее, да быстрее же!..

Чуть завитые височные пряди казались распущенными буклями этакой толстовской Наташи, так закружившейся на своем первом балу, что прочь разлетелись шпильки из луковицы подобранных на затылке волос. Русых и тем более контрастных нарочитым мазкам угольной копоти на высоких скулах. Когда-то подрезанная чёлка наползала теперь на глаза попеременной — то тёмной морской, то лёгкой небесной, — синевы…

«С которой бы, — поймал себя на мысли капитан Новик, — он ни за что не рискнул бы выпустить её на улицу оккупированного города. Яша был прав: если отмыть девчонку, оттереть пемзой, то обнаружится барышня какого-то несоветского быта. Точно с портрета, найденного на чердаке клуба им. III Интернационала, бывшей дворянской усадьбы. Также неожиданно, интригующе и печально: “Куда, куда, куда вы удалились?..”».

Удивительно было, с какой прытью умудрялась ковылять барышня в разношенных калошах третьего номера, да ещё по мокрому, вязкому песку. Войткевич, трусивший чуть позади неё, только и успевал, что увёртываться от рыжих каскадов песка и расколотых ракушек мидии, летевших из-под стоптанных задников.

— Быстрее, быстрее… — недовольно проворчал он. — Если я ещё прибавлю прыти, прекрасная пейзанка, то, как честный красноармеец, должен буду на вас жениться.

Девушка метнула на него встревоженный взгляд бдительной пионерки, — видимо, не всё и не сразу поняла. Уж больно кудряво выражался этот военный, который говорил на помеси улицы и библиотеки. Но поняла, что и назвали её, кажется, куртизанкой, и предложение ей сделано, соответственно, не слишком пристойное, может, даже продать Родину.

— Чего это вдруг? — вопросительно дёрнулась густая бровь, негативно-чёрная под русой челкой. — Жениться?