В современной России образ расового врага выражается в таком простонародном понятии, как «лица кавказской национальности». Именно выходцы с Кавказа, как считает большинство русских, ведут себя вызывающим образом на территории центральной России, превратив созданное трудом поколений русских людей в предмет торга, а на юге России открыто осуществляя геноцид славянского населения (не только в Чечне, но и почти во всех остальных северокавказских республиках). При этом, как показывает захлестнувшая центральную Россию вола этнической преступности, они явно не собираются приспосабливаться к культуре традиционной России. Рыночная среда позволяет им устанавливать свои собственные нормы общения и взаимоотношений во всех сферах жизни. Даже невнятность речи на русском языке, акцент делаются предметом бравады и отделения от русского большинства.
Нужно отметить, что именно кавказцы, а не евреи формируют у русских образ врага. Как бы ни хотелось антисемитам возбудить народный гнев против евреев, образ расового врага формируется по своим законам. Евреи, в отличие от кавказцев, не составляют достаточно многочисленной группы, слабо представлены в сфере массового обслуживания, стремятся скорее ассимилироваться, чем выпятить свои отличия от коренного населения России. Только угнетение русского самосознания позволяет некоторым евреям из крупного бизнеса и высшего управленческого аппарата сообщать о своем еврейском происхождении, демонстрируя тем самым свою неуязвимость для русского общественного мнения. Но делается это, надо сказать, не в столь вызывающих формах, в которых пытаются заявить о себе иные представители северокавказских и закавказских народов, появившиеся в значительном количестве в русском социальном пространстве. Оторванные от своих корней, они становятся охлосом — штурмовыми отрядами олигархов, коррупционеров и разбойников.
Если в прошлом веке в России евреи могли вызывать расовую ненависть как своим обликом (пейсы и ламбсердаки), так и образом жизни (монополизация некоторых коммерческих отраслей в массовом обслуживании и революционный нигилизм еврейских образованцев), то теперь этого нет. Как нет и массового антисемитизма, вытесненного либо в маргинальные группы, либо в элитарные круги, где бытовой неагрессивный антисемитизм просто становится признаком «своего». Точно также как и в интеллигентских еврейских кругах, образ «своего» формируется «антифашистской» идеологией — в противовес идентификации по общему переживанию погромных страхов у еврейской массы. Здесь мы имеем дело как раз с крайними формами агрессии, направленными на любое проявление русского национального самосознания, а также с использованием в качестве образа врага определенных черт антисемитских маргинальных групп русской молодежи.
«Антифашисты» для русских националистов выступают только в качестве политического врага. Расовая вражда носит в данном случае остаточный и ослабленный характер — внешние антропологические признаки, манера поведения, строй речи вызывают отторжение. Но не ту непримиримость, которая свойственна реальной расовой вражде. Эта форма вражды как раз отличает антиподов русских националистов. Здесь ведется поиск символов вражды — в отдельных словах, манере вести себя, в лицах. Расовая чуткость «антифашистов» оказывается весьма развитой.
К великой печали для некоторых русских экстремистов-германофилов антифашистская идентификация свойственна русскому народу, понесшему потери в Великой Отечественной войне почти в каждой семье. Именно поэтому попытка сложить образ «своего» демонстрацией свастики обречена на провал. «Своими» по этому символу могут стать только крайне немногочисленные группы, неприемлемые для подавляющего большинства русских. Русским еще придется еще многие годы расставаться с образом врага, который содержится в словах «немец», «Германия», «рейх» и т. п. Тем не менее, немец для русского принципиально не может быть расовым врагом, и это внушает некоторую надежду на русско-германский союз в будущем.