Образ смерти

Когда его произвели в капитаны, он подал прошение на перевод в отдел электронного сыска. Он был рожден для этой работы. Электронная работа была его сильным местом, его страстью, поэтому его прошение было удовлетворено.

Ева вспомнила, как расстроилась, когда он ушел из отдела убийств. Первые несколько месяцев ей очень его не хватало. Она привыкла видеть Фини, работать с ним, общаться с ним каждый день. Ей его не хватало, как собственной руки.

Она могла бы оставить это до утра. Нет, было уже утро, но она могла бы оставить это до какого-нибудь божеского часа. Однако Ева знала: будь она на его месте, она ждала бы этого звонка в дверь именно в этот час.

Она разозлилась бы до чертиков, если бы не было этого звонка.

Им не пришлось долго ждать. Лицо Фини было смято сном. Уютное, родное лицо. Его волосы – рыжеватые с проседью – стояли дыбом. Как будто воздух вокруг его головы был наэлектризован.

Но хотя на нем был махровый халат необычного для Фини пурпурного цвета, глаза его были глазами копа. На все сто процентов.

– Кто убит?

– Надо об этом поговорить, – сказала ему Ева. – Но скорее не кто, а как.

– Что ж… – Он почесал подбородок, и Ева услышала, как скребут его пальцы по отросшей за ночь щетине. – Ну, тогда входи. Жена спит. Пошли на кухню, мне нужен кофе.

Теплый дом, обжитой, подумала Ева, как и дом Джейси, только на пару десятков лет старше. Дети Фини выросли, теперь у него уже были внуки. Ева даже не знала точно, сколько их. Но в кухне была просторная обеденная зона с длинным столом, чтобы все они могли за ним поместиться.

Фини принес кофе, шаркая по полу шлепанцами. Ева готова была биться об заклад на месячную зарплату, что шлепанцы подарены ему на Рождество.

Посреди стола стояла ваза причудливой формы красно-оранжевых тонов. Работа миссис Фини, догадалась Ева. Жена Фини увлекалась разного рода ремеслами, все время что-то лепила или ваяла. Зачастую непонятно что.

– Мне дали дело, – начала Ева. – Убита женщина, шатенка, под тридцать, тело найдено в Ист-Ривер-парке.

– Да, я видел репортаж по телику.

– Найдена обнаженной со следами пыток. Ожоги, кровоподтеки, порезы, уколы. Запястья перерезаны.

Фини выругался.

Да, он уже все понял, отметила Ева.

– У жертвы было серебряное кольцо на безымянном пальце левой руки.

– Сколько? – спросил Фини. – Сколько она продержалась? Какое время он на ней вырезал?

– Восемьдесят пять часов, двенадцать минут, тридцать восемь секунд.

– Мать его так, – пробормотал Фини. Он сжал руку в кулак и начал машинально выстукивать ритм по столу. – На этот раз он не уйдет, Даллас. На этот раз он от нас не уйдет. Наверняка он уже захватил вторую.

– Да, – кивнула Ева. – Я думаю, номер два у него уже есть.

Фини поставил локти на стол, проделал пальцами бороздки в волосах.

– Придется нам перелопатить все, что было собрано девять лет назад. Все данные на него, собранные за границей, где он тоже выходил на работу. Надо собрать опергруппу – это первым делом. С самого старта. Мы же не хотим найти еще одно тело. Что у тебя уже есть?

– Пока только тело, кольцо, простыня. Пришлю тебе копию записей. Я сейчас еду прямо в морг, послушаю, что нам скажет Моррис. А тебе бы лучше одеться, Фини. Или ты собираешься пойти на работу в махровом халате пурпурного цвета?

Фини оглядел себя и покачал головой.

– Видела бы ты тот, что жена преподнесла мне на Рождество, поняла бы, почему я до сих пор ношу этот. – Он поднялся из-за стола. – Слушай, ты поезжай, увидимся прямо там, в морге. Все равно я поеду на своей машине.

– Ладно.

– Даллас.

В этот момент Рорк понял, что ни его, ни Пибоди как бы и не существует в природе. У этих двоих своя реальность, и, кроме них, там нет места никому.

– Надо найти, что мы в тот раз пропустили, – сказал между тем Фини, обращаясь исключительно к Еве. – То, что все пропустили. Всегда что-то есть. Улика, шаг, мысль… На этот раз мы не можем упустить ничего.

– Не упустим.

Рорку уже приходилось бывать в морге. Интересно, подумал он, почему все эти бесконечные коридоры выложены белой плиткой? Для замены естественного освещения? Или просто в качестве некоего абсолюта?

И по этим бесконечным коридорам, пока они шли, катилось эхо – бесконечное повторение их шагов, гулко отражавшихся от стен. В «кладбищенскую смену»1[1] – юмор висельников, когда речь идет о работе в морге, – в помещении было удивительно тихо.

Стоял предрассветный час. Рорк видел, что бессонная ночь начинает сказываться на Пибоди: у нее под глазами залегли темные круги. А вот Ева пока была полна бодрости. Рорк знал, что на нее усталость наваливается внезапно. Наваливается и душит. Так бывало всегда. Но пока она еще держалась. На чувстве долга, на целеустремленности, на сдерживаемом гневе, хотя вряд ли она сама сознавала, что это и есть необходимое ей горючее.

Ева остановилась перед двойными дверями, ведущими в прозекторскую.

– Тебе обязательно нужно ее увидеть? – спросила она, повернувшись к Рорку.

– Да. Я хочу помочь, и я должен понимать, что к чему, иначе от меня не будет никакого толка. Мне уже приходилось видеть смерть, ты же знаешь.