Обостренное восприятие

Бортинженер вскрыл дисковым алмазным резаком магистраль и отрезал от нее солидный кусок, открыв промежуток, достаточный для ввода патрона. Давление в магистрали не превышало двух атмосфер, и со стороны компрессора ее удалось перекрыть пластиковой заглушкой. В качестве патрона использовали отрезок шланга, который набили суррогатом колбасы и с обоих концов поставили пробки. Получился цилиндр диаметром тридцать миллиметров и длиной едва ли не в половину метра… Лиселидзе смазал патрон пищевым жиром и вставил в трубу.

– Держи посылку, – передал он. Потом убрал заглушку с трубы, не обращая внимания на шипение воздуха, надел на нее шланг и надвинул его на конец трубы, в которую был вставлен патрон. В трубе чмокнуло, и почти сразу Ландерс ответил:

– Спасибо, получил.

Готовя новую посылку, Лиселидзе снял шланг с трубы. И едва он перекрыл подающую воздух магистраль, как из трубы пахнуло горящим жиром: пожар в отсеке, через который проходили коммуникации, видимо, добрался до магистрали и раскалил ее. Пилот и бортинженер заторопились, успели переслать еще два патрона. Последний расплавился в трубе, не достигнув цели.

– Дважды благодарю, – отстучал Ландерс. – В крайнем случае съем Родиона.

– Шутит. Сильная личность, – сказал Лиселидзе. – А что? Воды у них вдоволь. Человек может не есть месяц, сколько может собака – не знаю. А лету нам еще на девять суток. Плохо, конечно, но ничего страшного не вижу. Размочат, колбасы чуть не три килограмма будет.

Вот так и прошел этот не совсем обычный, но в целом благополучно закончившийся рейс. Комиссия сочла нормальной и обстановку на корабле, и то, что принято называть моральным климатом. На десятые сутки транспортник пристыковался к базе, кольцевому спутнику Земли, вращающемуся на стационарной орбите. Аварийная команда, закачав азот в поврежденный отсек, загасила пожар и вскрыла сплавившиеся переборки.

Ландерс был в полном здравии. Легкая худоба только подчеркивала мужественное выражение его лица, красиво оттеняемого белым, до голубизны, воротничком свежевыглаженной рубахи. Он спокойно отложил книгу – это движение не показалось нарочитым – и встал навстречу Антону.

– Здравствуй, Антон.

– Здравствуй! – Лосев пожал руку и уступил место бортинженеру. В углу чисто прибранной каюты лежал Родион. Рядом стояла миска с водой. Пес, положив голову на вытянутые лапы, смотрел в сторону и мимо. Антон присел, погладил его по спине: под ладонью прощупывались позвонки.

– Здравствуй, Родька.

Пес покосился на него и отвел взгляд. Обычно от собаки веяло ощущением покоя и дружелюбия, а доброму слову Родион всегда радовался, как это умеют только собаки. Сейчас Антон воспринимал необычное для пса чувство тоски, незнакомое ощущение обманутости. Он достал из кармана сверток с едой, развернул, положил рядом. С губ собаки закапала слюна, но Родион не шелохнулся.

– Ты что, Родька. Кушай! – жалостно сказал пилот.

– Принципиальный. – Ландерс убирал с полок книги. – Ничего, отойдет.

Лосев смотрел на собаку, слышал ровный, улыбчивый голос штурмана, и странная, нелепая мысль рождалась, и он не хотел верить в нее, в дикую догадку.

– Ландерс, вы что же, совсем не кормили собаку?

– Естественно, мне самому еды не хватало. – Ландерс обтер глянцевый переплет книги и аккуратно положил ее в чемодан. – А с чего это вдруг на «вы», Антон?

Пилот выпрямился. Что-то темное сдавило мозг и нахлынуло внезапно, как взрыв. Серая пелена на миг притушила сознание, и для всех неожиданно в каюте раздался звук пощечины.

Антон, потрясенный тем, что смог поднять руку на человека, смотрел в ошеломленные лица бортинженера и ремонтников и не видел их, только белые пятна. Он вышел, держа на весу ладонь, и слышал вслед растерянный, захлебывающийся крик:

– Как ты мог, Антон! Ведь это только собака! Только собака!

АНТОН ЛОСЕВ

Программа меня удивила. Обычно от испытателя требуется установить, насколько опытный образец соответствует техническому заданию, в каких пределах выдерживаются рабочие параметры устройства, показатели готовности, характерные неисправности, удобство обслуживания и ремонта и, наконец, особые эргономические данные, то есть условия взаимодействия человека с машиной. К программе, по которой должен был работать я, техническое задание приложено не было, и, как мне разъяснили в ИКИ, это не было недосмотром. Вообще, в ней вся техническая сторона была опущена, а эргономике уделялось непропорционально большое внимание. Я говорю: непропорционально большое, поскольку у нас, пилотов, свое отношение к эргономике, точнее, у каждого свое. Я, например, терпеть не могу сенсорную клавиатуру, мне нравится, когда мой палец ощущает сопротивление. Но это – в скобках.

И еще. В программу были введены необычные условия: общаться с андроидом я должен был не просто так, а весь предварительно облепившись датчиками. И не только я, Родион тоже. Это было совсем непонятно, Родиона-то зачем?