Оборванные струны

Все оказалось совсем не так, за исключением полумрака. Воздух был удивительно свежим и чистым, мягко звучал голос Адамо. Запах кофе обволакивал, кофе и еще чего-то сладкого, забытого в детстве. Это напоминало кафе «Конек-горбунок» при зоопарке, а я-то приготовилась к чему-то чуть ли не экстремальному. Я и в бар пошла именно для того, чтобы в полной мере выразиться, в полной мере ощутить и прочувствовать ту, которой теперь стала. Неужели я в ней ошиблась? Крупными мягкими хлопьями тихо падали слова из динамика — тоже из детства.

Немного разочарованная, подошла к стойке бара: что ж, закажу мороженое и уберусь восво яси.

— Вы?! — Бармен нервно дернулся, рука его испуганно потянулась ко лбу — перекреститься? прикрыть лицо от удара? Чего он так переполошился? Несколько секунд он в ужасе смотрел на меня, прищурившись, но наконец улыбнулся, вымученно, через силу, рука его вернулась на стойку. — А я слышал… и даже читал… — растерянно забормотал бармен. — Чепуха! — Он тряхнул головой, словно прогоняя наваждение, и улыбнулся уже по-настоящему. — Я очень рад! Вам как обычно?

Я не совсем поняла, о чем он, но подтвердила кивком: да, как обычно. Я никогда не была в баре — ни в этом, ни в каком другом, но моя Ксения, конечно, здесь завсегдатай.

Взбитые сливки с растопленным кофейным мороженым — вот что мне подали. Притворщица, лгунья, она только делала вид, что крутая. Я взяла стакан с детским лакомством и пошла к столику у окна. И обнаружила пепельницу из «Эпилога». Она подмигнула мне блестящим боком: ну, давай хоть закурим, если не получилось похулиганствовать всласть. Уселась, привычно закинув ногу на ногу, юбка короткого узкого платья чуть задралась. Достала пачку, вытащила из нее сигарету, прикурила, потянула коктейль через соломинку.

Минут через десять, явственно начиная хмелеть, я поняла, что взбитые сливки мои не так уж и невинны. Зал поплыл, Адамо совершенно неожиданно сменился вальсом «Оборванные струны», а у стойки появился новый посетитель — до этого в баре я была одна. Этот посетитель смотрел на меня тяжелым, мучительным взглядом. Тяжелым — для меня, мучительным — для него. Мы знакомы? В полумраке бара так трудно разглядеть лицо, но взгляд ощутим физически. Нет, я не помню его, но, может быть, она его знает? Или знала когда-то, давно, а сейчас забыла? Этот вальс, конечно, играет какую-то роль в том, что она забыла, помогает припомнить. И вот уже возникает образ…Женщина, пошатываясь, идет по деревянной мостовой, доски скрипят, как когда танцуешь на старом, рассохшемся паркете, сердце тревожно бьется, и к горлу поднимается холод. Пьяная, страшная, всеми оставленная женщина. Доски скрипят, приближая к развязке последнего такта. Я знаю, что будет, когда оборвется… Мне было шесть лет, я увидела это, когда слушала вальс. Он звучал в другой комнате… Там, за стеной, в другой комнате, плакал отец — и это было так страшно, мир кончился, рухнул. Забыли включить свет. И невозможно было согреться. Я куталась в плед — красно-черные клетки шерсти. Жуткие глухие рыдания оборванными нотами звучали, а она шла, пьяно пошатываясь, к своему концу. Аккорды развязки…

Голова моя дернулась. Что это было? Вальс дозвучал, но я успела услышать, поймать последние звуки — духовой оркестр. Здесь, в баре, он был в обычном духовом исполнении, а у меня в голове, параллельно, в том, единственном симфоническом. Да ведь я никогда в симфоническом «Оборванные струны» не слышала! Да и воспоминания эти — не мои. У меня было вполне счастливое детство. Только плед затесался по ошибке в эти чужие воспоминания.

Во всем виноват коктейль, на вид такой безобидный, оказавшийся коварной смесью. Голова плывет, бар, поскрипывая, как деревянные мостки, покачивается в такт отзвучавшему вальсу. Встряхнуться, взбодриться! Выкурить сигаретным дымом этот тлетворный дух.

Ах да, посетитель у стойки. Он смотрел на меня, когда возник вальс, — на меня или на ту, другую, чьи воспоминания вальсировали в моей голове? Теперь не смотрит, отвернулся, плечи ссутулились, будто это он, а не я, пережил только что горе. Кто он такой? Какое отношение имеет ко мне? Почему отвернулся, не смотрит? Мне стало обидно и горько.