Обольстительница в бархате

Они как раз добрались до Сент-Джеймс-стрит. На Пэлл-Мэлл при выходе из Института уже было жарко, но сейчас духота навалилась на них вместе с обжигающим ветром, который вдобавок нес пыль, поднимавшуюся от проезжавших мимо карет, всадников и даже от пешеходов. Теперь у Леони еще разболелась и голова, причем так же сильно, как нога. Она пыталась вспомнить, когда в последний раз слышала о леди Глэдис Фэрфакс, но голова отказывалась работать из-за жары, боли и общего замешательства.

– Так и есть, – сказал он. – Я возьму вас на руки.

Что и сделал. Леони не успела отказаться, а потом ее протесты были заглушены его шейным платком.

– Да, все на нас будут смотреть, – согласился Лисберн. – Но это же отличная возможность заявить о себе, вы так не считаете? Знаете, я уверен, что набью себе руку в этом деле.

* * *

Тем временем в Британском Институте

Сэр Роджер Тикер и мистер Джон Меффат, эсквайр, были среди немногих, кто обратил внимание на то, что лорд Лисберн ушел вместе с мисс Нуаро. Эти два господина появились в Институте вместе с группой почитателей Суонтона, но не принадлежали к их числу, хотя в прошлом были одноклассниками поэта.

Они не относились к любимым одноклассникам, потому что почти год нещадно третировали его, пока лорд Лисберн случайно не узнал об этом и не проучил их. Причем неоднократно. Ведь они не поняли с первого раза, что к чему. Но эти молодые люди оказались не только непонятливыми, но еще и злопамятными.

Они следовали за толпой почитательниц Суонтона в нескольких шагах, отчасти из-за того, чтобы оставаться на безопасном расстоянии от лорда Лисберна.

Тикер проводил маркиза взглядом до лестницы. Как только Лисберн с мисс Нуаро исчезли из поля зрения, он заявил:

– Все, можно не сомневаться, маркиз готов.

– Если кто готов, так это французская модистка, – откликнулся Меффат. – Ставлю десять фунтов.

– У тебя нет десяти фунтов, – заметил Тикер.

– У тебя тоже.

Роджер снова повернулся к поэту. Они понаблюдали, как юные женщины уже вовсе не исподтишка толкали друг друга, чтобы оказаться ближе к своему идолу, а он в это время целенаправленно двигался к Веронезе.

– Надоедливый сопляк, не так ли? – сказал Тикер.

– Всегда таким был.

– Пишет сплошной вздор.

– Всегда так писал.

Никто не смог бы осудить их за то, что они не сделали все возможное, чтобы просветить читающую публику. Перед возвращением Суонтона в Англию эти двое распространили через различные журналы полдюжины анонимных памфлетов, имевших отношение к его поэзии, в дополнение к паре непристойных лимериков. Большинство критиков поддержали их.

Но одна молодая светская особа проигнорировала мнение критиков и купила «Алцинт и другие поэмы» – сборник мрачных стихотворений Суонтона, и, судя по всему, выплакала все слезы. Она рассказала своим подругам о новом лорде Байроне, которого открыла. Потом весть о нем распространилась, и типографщики не успевали удовлетворять спрос, возникший на его книги.[5]

Так как наблюдать за поэтом доставляло мало удовольствия, Тикер и Меффат обратили свое внимание на незадачливого художника, который, вновь установив мольберт, пытался подправить свою пострадавшую картину.

Они подошли к нему ближе, чтобы в шутку посоветовать что-нибудь и вроде как невзначай смахнуть на пол принадлежности для рисования, которые он с такой тщательностью выставил перед собой. Советы касались их любимых тем, а кроме того, они начали спорить, напоминает ли то, что написано в углу картины, дамскую шляпку или это женский половой орган. Полностью поглощенные представившейся возможностью помучить того, кто слабее, беднее и не может постоять за себя – впрочем, обычная манера поведения этой парочки! – они совершенно не обратили внимания на молодую женщину, которая оказалась рядом с ними, и заметили ее, когда она уже практически зажала их в угол.

– Мне нужна ваша помощь, – сказала незнакомка. Им хватило ума не поднимать ее на смех, что также было обычным делом, когда не особенно важная персона обращалась к ним за помощью. Они даже не стали делать ей непристойных предложений, что тоже было странно. Ведь незнакомка была исключительно хороша – светловолосая, стройная и юная. Джон Меффат посмотрел на нее раз, второй. Казалось, он был в недоумении. Повернулся и вопросительно глянул на своего друга. Тикер на секунду нахмурился, словно ему в голову пришла какая-то мысль.

Потом ответил предостерегающим взглядом, и Меффат прикусил язык.

Затем Тикер расплылся в любезной улыбке. Лицо у него, должно быть, при этом заныло от боли.

– Почему бы и нет, моя дорогая, – сказала он. – Давайте найдем менее публичный уголок, и вы нам все расскажете.

Глава 2