Обольщение. Гнев Диониса

– Нет, нет, Тата, – умоляет он, – мне этого так хочется, ты меня огорчишь.

– Ничего, ничего, мамаша, – вмешивается Васенька, – ничего, так покрепче будет.

Я молчу. Мне все равно! Венчайте меня по православному, по-англикански, в синагоге, в пагоде… в пирамиде наконец, если вам это угодно!

Старк ушел куда-то, и я пользуюсь случаем прочесть письмо из Петербурга. При нем я не могу читать этих писем.

Известия меня ужасно расстроили: заболела Марья Васильевна, Катя везет ее в Петербург. Илья пишет, что у нее какая-то внутренняя болезнь и доктора в Тифлисе советуют сделать операцию. Илья опасается, что это рак, в их семье все умирают от рака. Он очень удручен, это видно по письму.

«Я даже рад, – пишет он, – что ты останешься лишнее время в Риме, пока маме будут делать операцию». Я не нужна, не нужна ему, он не зовет меня разделить с ним горе, пережить тяжелое время вместе. Пусть, это так и надо, но мне невыносимо тяжело.

Я приеду, буду собирать мое имущество, укладывать, разорять гнездо, к которому привыкла, в котором была счастлива, с которым так сжилась. Там я жила свободно, свободно работала…

Зачем я об этом думаю? Это все кончено, кончено. О, как тяжело, как мне невыносимо тяжело! А слез нет…

Старк сегодня очень весел. Я ему сказала, что он позирует в последний раз, и это привело его в восторг.

Он шалит, смеется, уверяя, что ему надо размяться, схватывает рапиру и начинает гоняться за Васенькой. Они прыгают через стулья, роняют подрамники.

Входит Латчинов.

Он, как всегда, спокоен и шутливо изящен. Он подносит мне букет орхидей и, обращаясь к Старку, говорит:

– Конечно, когда вы существовали в отдаленные века, вам приносили в жертву гранатные яблоки, розы, белых козлят, а теперь при вашем втором воплощении, в наш век прозы, вот вам сигары. Попробуйте, я достал их случайно, кажется, недурны.

Он передает Старку коробку и прибавляет шутливо:

– Сегодня против обыкновения Дионис, кажется, не гневается?

– Да уж лучше бы сидел сычом, как всегда, – говорит Васенька, выходя из алькова, куда Старк загнал его, – а то расшалился, сладу нет, чуть мне глаза не повыколол.

– Вербер! Я хочу научить вас фехтовать! – говорит Старк. – Ну, голубчик, ну возьмите рапиру, встаньте вот так! Раз!

Держа рапиру в одной руке, другой он берет ее за конец, слегка откинувшись назад, улыбается. Как в эту минуту он красив!

Лицо его горит от недавней возни, грудь высоко поднимается.

– Два! – он неожиданно делает выпад. – Ну вот вы опять в угол!

– Дайте-ка мне рапиру, – просит Латчинов, – я когда-то недурно фехтовал.

Они нашли маски, но нагрудников и перчаток у меня нет. Старк ужасно огорчился.

– Приходите ко мне, у меня все это есть, и мы посмотрим, могу ли я постоять за себя на случай дуэли, – улыбается Латчинов. – А с вами случалась такая неприятность?

– О нет, я кроткое существо! – отвечает Старк, делая наивную физиономию.

– Не верьте ему, Александр Викентьевич, он самый несносный бретёр, – вмешиваюсь я. – Смотрите на руку, у плеча след от пули, здесь шрам от шпаги, еще бы на два сантиметра и прямо в сердце! Хорошо, что я поторопилась написать его, а то через несколько лет, если его не убьют, вся модель будет в изъянах!

– Нет, Тата, – хватает он меня за руку, – разве теперь я стану рисковать жизнью по пустякам, как прежде? Теперь моя жизнь нужна, она мне дорога, ты сама понимаешь это.

– У меня, – говорит Латчинов, – чуть не вышло дуэли из-за карт.

– Вы разве игрок?

– Я никогда не играл, но единственный раз, что я сел играть, я поссорился с моим партнером, и дуэль не состоялась только потому, что мой противник умер накануне от разрыва сердца. Я ужасно жалел, что не я убил его.

– Фу, Александр Викентьевич, – возмущаюсь я, – неужели вам было бы приятно убить человека?

– Я знаю! Это было год назад, здесь, в Риме, – неожиданно восклицает Васенька. – Все много об этом говорили, вы должны были драться с бароном Z.

– С бароном Z.? – спрашиваем я и Старк одновременно.

– А ты, Тата, откуда знаешь про него?

– Мне рассказывал Сидоренко! – смеюсь я.

– Ах болтун, – тоже смеется Старк. – Вот сплетник-то! Так Z. умер! Я тебе, Тата, расскажу потом ужасно смешную историю про него.

И вдруг Старк заливается неудержимым хохотом и валится на диван.

– Чего вас проняло-то? – удивляется Васенька. – Ой, уймитесь вы, а то Татьяна Александровна еще после «Гнева»-то «Смех Диониса» для пандану захочет написать. Сами тогда ругаться будете.

В самом деле, как всякое его движение просится на картину! Каждая поза, которую он принимает на диване, грациозна. Но отчего во мне нет прежней страсти? Или я сгорела на этой любви?

Бабочка потеряла радужные крылья, розы осыпались, фейерверк потух!

Старк, немного успокоившись, взглядывает в лицо Васеньки и опять валится на диван в порыве неудержимого смеха.