– Это вы свою Валерку спасайте, а то он там в коридоре заторчал, – не полезла в халатик за словом избранница номер один. – А я себя сама спасу. Когда надо будет.
– Конечно, пусть Лариса Сергеевна едет, – мягко сказал Сулейман. – Ей там интереснее. Мне как-нибудь в зубной, потом, когда-нибудь. И все равно почему у людей за одну зарплату такие работы разные? За вашу же, например, где-то сидит сейчас в машине шофер и целый день ждет начальство с совещания. Даже книжку читать ленится.
– Так уж и ждет, – засомневался доктор Рыжиков. Наверное, пока начальник совещается, он возит левых пассажиров. А значит, уже не ленится, как вы утверждаете, Сулейман, слишком пессимистично… Где у нас конский волос Сильва Сидоровна?
Сильва Сидоровна оскорбленно приоткрыла влажную салфетку, под которой на блюдечке лежал тонкий моточек.
– О! Конский волос! – уважительно заметил вернувшийся мистер Черчилль, он же Черномор. – А я думал, вы тут шелковым канатом лицо зашьете. Так вся периферия делает, а мы за ними потом перекраиваем… А что тут у вас слишком пессимистично? Кожи, что ли, не хватает натянуть?
– До кожи еще не дошли. – Доктор Рыжиков буравчиком просверливал в кости отверстие для замка и одновременно корил Сулеймана: – Видите, Сулейман, что такое без бормашины… Я вам честно зубы подставил, а вы… Отбросили нас в шестнадцатый век…
– Лев Христофорович может от огорчения заболеть! – умоляюще запросил Сулейман снисхождения. – Он уже к концу операции с новой придет!
– Тогда тем более мы тут не пессимисты, – успокоил доктор Рыжиков консультанта. – Просто мыслим в рассуждении того, что… Что жили были просто клетки. Одноклеточные, не в зверинце. Которые ядро, цитоплазма, мембрана. Клеткам надо было питаться и делиться, питаться и делиться, питаться и делиться. Ни о чем не думая. И вот что из этого получилось.
– А что? – заинтересовался мистер Черчилль.
– Ну хотя бы Минздрав для начала… Или горсовет. Заводы разные, химические и металлургические, атомная бомба, гениальные книги, «я помню чудное мгновенье», все пароходы и самолеты…
– А-а… – разочаровался Черчилль-Черномор. – Я думал, что-нибудь существенное.
– Ну как же не существенное? – попытался просветить его доктор Петрович. – Клетка – и ракетный крейсер, на котором Коля служил. Вот Сулейман до сих пор удивляется, что дальнейшее пошло такими разными путями.
– Извините, – мягко не согласился Сулейман. – Я не этому удивляюсь.
– А чему? – Консультант по красоте, оказывается, очень любил задавать вопросы.
– Тому, что одна клетка ничего не делая получает очень хорошее питание, а другая гнет спину так, как Юрий Петрович… Вот один, я видел, в Красном Кресте городском, здоровый, толстый, сидит марки наклеивает за членские взносы…
– Ну, Сулейман, на это у вас никакого удивления не хватит, – образумил его доктор Рыжиков и начал медленно распрямляться. – Ох, спина моя, спина… Неужели никогда не разогнется?
Доктор Коля Козлов, видно, отработанным приемом уперся ему сзади коленом в спину, помогая разгибу.
– Ну, это от способностей зависит, – снисходительно объяснил с табуретки мистер Черчилль. – Я вот всего сам достиг. Волосатой руки не имел. Кому нужна сирота, да еще и горбатая? Только самому себе. Я чужую ложку супа и чужую корку хлеба навек запомнил. Особенно чужие перешитые штаны… И специальность сам себе выбрал, и вкалывал как карла по двадцать часов в сутки… Писал статьи и за себя, и за прохвостов с титулами. Пока до докторской не долез, раньше трех ночи не ложился. В сорок лет коммунальную комнату получил, а то угол в Мытищах снимал… В семь утра на электричку, как пуля. Горбатая, бу-га-га… По морозу ночью в дощатый нужник, в огород. Зато понял, что лучше быть горбатым и умным, чем прямым и глупым. Зато теперь, могу и на дачу пригласить, в два этажа, утепленную, с горячей водой… Вас персонально, златокудрая. Вот уж правда, горбом нажил, бу-га-га…
– Слышали? – торжественно заявила златокудрая в спину доктору Рыжикову, выходящему съесть пирожок. – Приглашают меня! Не делайте вид, что не слышали! И нечего других примазывать!
– Кстати, у златокудрой муж – член сборной области по вольной борьбе, – оторвал задумчивый взгляд от снотворных приборов доктор Коля Козлов и многозначительно потеребил бородку. – И даже раз входил в сборную РСФСР.
– Тебя не спрашивают! – огрызнулась почему-то златокудрая швея, дернув гениальными пальцами нитку, уже привязанную к пластмассовой скуле и уходящую куда-то в угол ощеренного рта, отчего развороченное лицо, где скрепились огрызки кости и оргстекло, насколько могло подмигнуло. – Что толку, что член, если со сборов не вылазит!
– Что у вас тут за люди! – расстроился Черчилль. – То культурист, то борец, то десантник! Ни одного нормального. На консультацию не пригласишь.
– Да хоть в любовницы! – Он еще не знал, на какую нарвался. – От него все равно толку нет. Возится со своей бабой!
– Да что вы! – чуть не лишился дара речи от столь прямого поворота отступивший было обольститель. – Как можно пренебрегать такой женщиной!