Оболочка разума

Это представлялось как рекламно-прекрасная парикмахерша или маникюрщица, какими они видятся сквозь загадочные витражи недоступных нам с улицы экстра-классных салонов. Плюс, конечно, неотразимость подлинной столичной интеллектуальности.

Тут дверь и отворилась. Любопытные взгляды уперлись в пустоту – вроде вошел невидимка. Но косметолог был не невидимкой, он просто прошел ниже взглядов.

Это была не красавица.

И более того – не женщина.

Это был маленький мужчина-горбун.

– Ну как тут у вас? – свысока спросил он бархатным вальяжным баритоном. – Черти, от такой женщинки оторвали… У вас тут водятся провинциалочки, водятся…

Перешибая все остробольничные операционные запахи дорогим и, наверное, заграничным одеколоном, косметолог вместе с нехваткой роста продемонстрировал прекрасно сшитый дорогой костюм, сногсшибательное золотое граненое кольцо со специфическим мужским рубином, золотые же запонки на белоснежных манжетах жутко дефицитной нейлоновой рубахи, красного дерева трость с резной головкой белой кости.

Тут онемел даже видавший виды старый армянский лев, клюнувший на косметолога и заглянувший на минутку. Особенно при виде шерстяного галстука с неподдельной алмазной приколкой.

– У нас тут в основном в халатах, масках и бахилах, – пробурчал доктор Рыжиков после подобающей моменту паузы.

– Ха-ха-ха! – дружелюбно и бархатно отозвался великолепный пришелец. – Ценю ваш юмор!

– Прям Черчилль… – прошептал ему вслед восхищенный Сулейман, ибо именно так, а не иначе, у них в Кизыл-Арвате мальчишки и представляли капиталистическую акулу Черчилля.

– Черт! – вернулся по-хозяйски бархатный, уже спрятавший часть своего великолепия под медицинской униформой. – С детства ненавижу нейрохирургов. И ни черта не видно… – Он встал на цыпочки, чтоб дотянуться взглядом до стола через взрослые спины. – Кто там у вас, женщина?

– Никак нет, – разочаровал его доктор Рыжиков. – Мужчина, притом изуродованный. А почему вы ненавидите нейрохирургов?

– Вам непонятно, почему? – дотронулся Черчилль до своей вечной ноши, завернув назад руку. – Это вы меня так уделали. Неплохо поправили спину, не так ли, коллега? После вас теперь только могила исправит…

– А мы вот с Сулейманом не нейрохирурги. – поспешил на всякий случай отмежеваться почтенный Лев Христофорович. – Мы стоматологи.

– А-а… – промычал Черчилль. – Это другое дело. Вы мне еще челюсть не изгорбатили.

Рот у него был, естественно, полон первосортных золотых зубов.

– А вот если бы вы тогда попали к Юрию Петровичу Рыжикову, – решила заступиться рыжая кошка Лариска, – вы бы любили нейрохирургов так же, как стоматологов.

– Тут женщина! – восхитился счастливым подарком судьбы мистер Черчилль. – Златокудрая!

Рыжие кудри Лариски на его беду выбились сзади из-под шапочки. Теперь его было не отлепить.

– Я ничего не вижу! – придвинулся он совсем вплотную к спине чуть пригнувшейся над столом рыжей лисы. – А что мне вообще делать?

– Становитесь на эту табуретку и держите мне вот этот альбом, – распорядился доктор Рыжиков. – Будете по команде открывать и показывать.

– Вы знаете, сколько час моей работы стоит? – огрызнулся оскорбленный Черчилль. – Вам что, студентов не хватает? Для этого я из Москвы ехал?

– У студентов нет такого курса – нейрохирургия, – вежливо объяснил доктор Рыжиков. – Их учат на аппендицитах.

– Вот уж не думала, что мужчины бывают капризные… – Это лукавая рыжая.

– Златокудрая, я хоть в огонь! – полез мистер Черчилль на табуретку.

Оттуда ему открылся Туркутюков во всей своей развороченной красе. Под откинутым скальпом полчерепа нет, а в этой зияющей яме еще и слюдяное окошечко прямо в мозг, в глубину мыслей.

– Да тут и не пахнет косметикой! – констатировал Черчилль. – Тут просто мясокомбинат… Какие ужасы, я никогда не видел!

– Примерьте, Лариса, – попросил доктор Рыжиков. – Нет, так не пойдет. Поверните немного. Нет, будет выпирать надо лбом, как козырек. Я слишком торопливо мерил, он нервничал… Коля, включайте!

Торжественный момент включения трофейной бормашины. И – предательское молчание. Щелк-щелк – пустота.

– Это нечестно! – уличил доктор Рыжиков. – Я зубы честно подставлял, а вы схалтурили!

Армянский лев сам бросился включать.

– Лариса! – пропел с табуретки Черчилль, глядя в альбом, как в нотный лист. – О златокудрая Лариса!

– Что вам? – спросила рыжая лиса, не оборачиваясь.

– Хотите к нам без очереди? Я пропущу вас впереди киноактрис и поэтесс, которые ждут по три года!

– Вчера работала, – сухо сказала Сильва Сидоровна. Это были ее первые слова из-под операционной маски. – Чикин сам проверял.

– Да вы же моего лица не видели, – осадила Лариска. – Может, увидите и хуже смерти испугаетесь, не повезете, а в колодец столкнете…

– Это недоразумение, Юра, неквалифицированная эксплуатация, – засуетился Лев Христофорович. – Кто такой Чикин? Кого вы тут к машине подпускаете? Юра, сын сердца и ума, не позорь меня перед людьми!

Как и все население Востока, старый армянский лев пуще смерти боялся позора.