Оболочка разума

Девушка Маша замкнулась. Анька с Танькой надули губы. Валерия прищурилась на зеленую пришелицу. Но вслух никто ничего не сказал. Это было не принято и бесполезно. Четыре велосипеда (взрослый, дамский и два полувзрослых) нехотя протарахтели по кирпичной дорожке, выложенной лично доктором Рыжиковым. Протарахтели и продренькали, что что-то вдруг расклеилось, что зря со вчерашнего вечера так радостно резали колбасу к бутербродам (любимую в отличие от нелюбимой овсянки) и заливали в термос чай.

– Красивый у вас сад, – вырвалось у зеленой девушки.

– Запущенный, – почтительно ответил доктор Рыжиков. – Как вся семейка. Зато у вас замечательно модное платье. Я бы изобрал вас царицей бала.

Вместе со старинными маршами доктор Петрович обожал и старинные вальсы.

– Сейчас придем на бал, – сказала она и заплакала.

Среди сногсшибательной молодой сирени, нежных зарождающихся роз, отцветающих яблонь и вишен, наверное, никогда еще не было такой грустной девушки. Ни на одной картине. И на улице тоже. Поэтому у встречных молодых людей захватывало дух и они спотыкались, заглядевшись на Машу.

– Смотрите, в каком вы успехе, – порадовался доктор Рыжиков. – Себе завидую. – И спросил непонятно о чем: – Давно?

– Со вчерашнего вечера, – ответила она не более понятно. – Все, брошу я этот бал. Если не выйдет, не вернусь. Переночую на вокзале и уеду. К маме… И вас только зря мучаю. И все время боюсь.

– А вы не бойтесь, мучайте, – серьезно сказал доктор Рыжиков. – Я думаю, выйдет.

– Вот наш крейсер, – сказала зеленая Маша.

Из всех этих непонятностей пока было понятно, что крейсер – пятиэтажка, обвешанная по балконам бельем. К каждому балкону подводила своя наружная лестница, так что все квартиры имели капитанский мостик.

– Ну что ж, – решился доктор Рыжиков. – Наверх вы, товарищи, все по местам? А вы пока куда?

– Пойду на речку, утоплюсь, – решила зеленая Маша.

– Утопленные и повешенные лучше поддаются реанимации, – одобрил выбор доктор Рыжиков. – Если, конечно, не проломлена теменная кость или не сломан шейный позвонок с повреждением спинного мозга. Так называемый синдром ныряльщика. Проходили? Так что не прыгайте вниз головой, а постарайтесь солдатиком. Крепко зажмурьтесь, наберите в грудь воздуха и прыгайте стоя. Как мы на парашютной тренировке. Нам лейтенант Бабакулов приказывал зажать между сапог расческу, и кто уронит – добавка в пять вышек. Вот только неудобство с вашим бальным платьем. Раздуется как парашют, накроет пузырем, вместо того чтобы камнем идти ко дну, будете барахтаться, визжать противным голосом, мальчишки прибегут хохотать… Другое дело – в купальнике. Эффектно, элегантно, грациозно. И главное, ноги красивые.

– Да ну вас, – отвернулась Маша спрятать улыбку, несовместимую с ее трагическим решением.

– Идите-ка в кино, – дал совет доктор Рыжиков. – Там две серии «Гамлета». И обе, говорят, без дураков. Говорят, там Смоктуновский какой-то объявился с новой трактовкой. Я все рвусь, да не судьба. Был бы моложе – сам повел. А из кино – на танцы…

– Вы придумаете…

Крейсер гостиничного типа переживал полундру. На всех надстройках с длинными общими перилами суетилась команда. Все вытянули шеи – и именно туда, куда поднялся доктор Рыжиков. По обнаженной, как ребра на рентгене, лестнице он дошел до источника скандала и позвонил в дверь на третьем этаже. Из-за перегородки с соседнего балкона высунулась осторожная голова и предупредила: «У него там ружье! Мы вызываем милицию».

– Я как раз из милиции, – любезно сказал голове доктор Рыжиков, – Пойдете свидетелем?

Голова скрылась. Доктор Рыжиков позвонил еще раз. Потом еще. Пока не дозвонился до того, что в дверь грохнуло что-то стеклянное и хриплый голос заорал: «Пшел вон!»

Доктор Рыжиков вздрогнул, но позвонил снова. «Стрелять буду!» – предупредил гостеприимный голос.

– А реанимировать тоже? – спросил доктор Рыжиков в дверь.

– Реанимировать?! – захохотали там. – Пусть лысый черт тебя реанимирует!

– Успешная реанимация облегчает участь обвиняемого, – терпеливо пообещал доктор Рыжиков.

– Ты, что ли, Петрович? – узнали его наконец.

– Я, – признался он кротко.

– Чтой-то голос не твой, – усомнились внутри. – Ее там нет?

– Отослана в кино, – доложил доктор Рыжиков. – Ты в безопасности.

Дверь приоткрылась. В щели возникло узкое нетрезвое лицо. Не теряя момента, доктор Петрович просунул в дверь носок туфли – на случай, если его не узнают и захотят захлопнуть.

– Мастер! – Узкое лицо стало чуть шире от пьяной улыбки. – Родной. Весьма. Какого же ты… Голос вроде не твой, а рожа твоя. Может, ты вампир в образе мастера? Пришел напиться моей крови?

– Сопротивление бесполезно, – сунул носок поглубже доктор Петрович. – Я воевал в десантных штурмовых группах.

Взяв штурмом комнату, он увидел экзотику. Посередине стояла шеренга бутылок – в основном по ноль восемь. Одни были в разной степени опорожнены, другие еще полные. Хозяин в тельняшке прохаживался перед ними и разговаривал как с людьми, время от времени откупоривая и прикладываясь вразброс. Такова была диспозиция в момент прихода доктора Петровича.