Оболочка разума

Это была не палка, а целая корабельная мачта, и только богатырское плечо доктора Рыжикова могло ее выдержать. Плюс ветер, парусивший фанеру с яркими цифрами и зигзагами диаграмм, которые, правда с небольшим отставанием, но все же подтверждали, что успехов в нашем городском здравоохранении больше, чем недостатков. Тем более что в строчке «открыто специализированных отделений – 1» речь шла ни много ни мало – о бывшей прачечной, где обосновался сам несущий плакат доктор Рыжиков.

Единственное что – из-за Жанны, которую приходилось беречь, последняя шеренга отставала все больше и больше и на площади перед трибуной стала вполне самостоятельной строевой единицей – между колоннами медиков и следом идущих строителей. Ей персонально перепали улыбки и приветственные взмахи с центральной и боковых трибун. И взмах товарища Еремина, который, может быть, даже не знал, с какой печальной миссией приходила к доктору Рыжикову его жена. И взмах товарища Франка, который выглядел таким жизнерадостным и здоровым, что доктору Петровичу и мысли не пришло, какой будет их следующая встреча. Доктор Петрович и ему помахал – как всегда, рукой, свободной от держания на плече то ненаглядной дочки, то наглядной агитации. Товарищ Франк помахал снова – теперь уже персонально доктору Петровичу. Как и было заведено у них уже целый век. Если только доктор Петрович не вел в это майской утро очередную экстренную трепанацию.

…Сивый начальник СМУ покрикивал своим строительным шеренгам: «Подравняйсь!» – и пытался разглядеть через спины и передние щиты, что это там за особый малочисленный коллектив удостоился чести промаршировать между двумя столь солидными городскими организациями. Картина маячила слишком неясная. Она состояла из голубого безмятежного шарика, висящего на пальце коренастого нахала (по спине видно, что нахал); из розового платья с инвалидной палочкой и истонченных болезнью, подволакивающихся девичьих ног, одетых в толстые, не по маю, чулки; из других ножек, совсем не похожих на первые своим полноценным здоровьем и весенней яркой белизной, открытой всему свету и манящей взгляды сзади идущих строителей; из мальчика, помогающего инвалидной девочке с одного локтя и из странно знакомого гренадера – с другого. На плече у гренадера высилась целая мачта, говорящая, видно, о потрясающих успехах. Время от времени гренадер ободряюще оглядывал вверенную ему шеренгу и чуть присеменял широкий шаг, стараясь подобрать ногу сразу под всех, в том числе под бухающий барабан оркестра. Сразу видно было старого солдата. Но слишком разные по устройству ноги справа и слева не слаживались между собой и шагали возмутительным разнобоем.

К их приходу усиленный баритон местного диктора уже отгремел над площадью: «Слава людям в белых халатах, бессменно стоящим на страже здоровья всех советских людей!» На долю опоздавших досталось только радиоэхо, превратившее «бессменно» в «бессмертно».

Но еще не начиналась «Слава нашим замечательным строителям!». В вынужденной паузе доктор Рыжиков по многолетней привычке набрал полную грудь воздуха и грянул молодецкое десантное «ура!». Остальные, как могли, поддержали, и, наверно, это прозвучало бы внушительно, особенно радостный писк измолчавшейся Жанны. Если бы не городской оркестр, который в этот миг с особым рвением заглушил их прекрасный порыв замечательным маршем «Герой».

54

Так он и не успел сказать Мишке Франку про сукиного сына директора гостиницы.

Но это теперь не имело значения.

Мишка Франк лежал, уставив глаза в потолок. На вид как будто бы цветущий и здоровый, но не способный пошевелить рукой, ногой и языком. Только что-то мычал.

Это был паралич.

– Товарищ Франк, вы ощущаете укол? – испуганно спрашивала лечащая докторица, окруженная городской медицинской знатью. – Моргните, если чувствуете…

Товарищ Франк смотрел в потолок не моргая. Столько раз становившийся в стойку при угрозах врачей, столько раз из своего паровозного облака наносивший боксерские удары, товарищ Франк лежал в нокауте. И счет давно перевалил за десять. Над ним порхали, будто полотенца секунданта, его рентгеновские снимки. С них смотрел в фас и в профиль череп товарища Франка с характерными затемнениями. Инсульт. На чем же ты перенапряг свои государственные мысли? Молчит…

– Я сразу говорю: позвоните Юре, – всхлипнула его жена Валя. – Сразу, когда только рука онемела. А он, дурак, еще зарядку сделал. Онемела, надо размять… На демонстрацию надо… Поперся…

Оказывается, Мишка Франк махал им с трибуны здоровой рукой. Больная висела с другой стороны. А доктор Рыжиков прошел и не заметил.

– Надо оперировать, – сказал доктор Петрович. – Там два пятна, может еще прорваться…

– Я не сумасшедшая! – нервно ответила лечащая. – Ему нужен полный покой! У нас теперь электронный диагноз! Уже понесли… Пока я лечащая – я не сумасшедшая!

Мишку Франка в машину?!